Агасфер (Вечный Жид) (том 1)
Шрифт:
– Ладно, матушка; но черт меня побери, если я что-нибудь понимаю.
И кузнец ушел, оставив мать и Горбунью одних.
4. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Агриколь возвратился минут через пять; лицо его было бледно, взволнованно, глаза полны слез, руки дрожали; но выглядел он счастливым и необыкновенно растроганным. Он с минуту оставался у двери, как будто волнение мешало ему подойти к матери.
Зрение Франсуазы настолько ослабло, что она сразу и не заметила перемены в лице сына.
– Ну, что там такое, дитя мое?
–
Раньше чем кузнец мог ответить, Горбунья, более проницательная, воскликнула громко:
– Агриколь... что случилось? Отчего ты так бледен?
– Матушка, - сказал молодой рабочий взволнованным голосом, бросившись к матери и не ответив Горбунье, - матушка, случилось нечто, что вас очень поразит... Обещайте мне, что вы будете благоразумны...
– Что ты хочешь сказать? Как ты дрожишь! Посмотри-ка на меня! Горбунья права... ты страшно бледен!
Агриколь встал на колени перед матерью и, сжимая ее руки, говорил:
– Милая матушка... надо... вы не знаете... однако...
Кузнец не мог кончить фразы, голос его прервался от нахлынувших радостных слез.
– Ты плачешь, сын мой?.. Боже... но что случилось?.. Ты меня пугаешь!..
– Не пугайся... напротив...
– говорил Агриколь, вытирая глаза, - это большое счастье... но прошу тебя еще раз: постарайся быть благоразумной... Слишком большая радость может быть так же гибельна, как и горе!..
– Ну! говори же!
– Я же предсказывал, что он вернется!
– Твой отец!!!
– вскрикнула Франсуаза.
Она вскочила со стула. Но радость и изумление были настолько сильны, что бедная женщина схватилась за сердце, как бы стараясь сдержать его биение, и зашаталась.
Сын подхватил ее и посадил в кресло. Горбунья, отошедшая из скромности в сторону во время этой сцены, поглотившей все внимание матери и сына, робко подошла к ним, видя, что помощь будет нелишней, так как лицо Франсуазы все более и более изменялось.
– Ну, мужайся, матушка, - продолжал кузнец.
– Удар уже нанесен, теперь остается насладиться радостью свидания с батюшкой.
– Бедный Бодуэн... после восемнадцати лет разлуки!
– говорила Франсуаза, заливаясь слезами.
– Да правда ли это, правда ли, Бог мой?
– Настолько правда, что если вы мне обещаете не волноваться больше, то я могу вам сказать, когда вы его увидите.
– Неужели... скоро? Да?
– Да... скоро...
– Когда же он приедет?
– Его можно ждать с минуты на минуту... завтра... сегодня, быть может...
– Сегодня?
– Да, матушка... Надо вам сказать все... Он возвратился... он здесь!..
– Он здесь... здесь...
Франсуаза не могла окончить фразы от волнения.
– Сейчас он внизу... он послал за мной красильщика, чтобы я мог тебя подготовить... он боялся, добряк, поразить тебя неожиданной радостью...
– О, Боже!
– А теперь, - воскликнул кузнец,
И, бросившись к двери, он ее распахнул. На пороге стоял Дагобер: он держал за руки Розу и Бланш.
Вместо того чтобы броситься в объятия мужа, Франсуаза упала на колени и начала молиться. От глубины сердца она благодарила Создателя за исполнение горячих молитв, за высокую милость, которой он вознаградил все ее жертвы.
С минуту все оставались неподвижны и безмолвны.
Агриколь с нетерпением ожидал конца материнской молитвы; он насилу сдерживал, из чувства деликатности и уважения, страстное желание броситься отцу на шею.
Старый солдат испытывал то же, что и кузнец. Они сразу друг друга поняли; в первом взгляде, каким они обменялись, проявилось все их почтение и любовь к превосходной женщине, которая в порыве религиозного рвения забыла для Творца о его творениях.
Роза и Бланш, смущенные и растроганные, с сочувствием смотрели на коленопреклоненную женщину, а Горбунья запряталась в самый темный уголок комнаты, чувствуя себя чужой и естественно забытой в этом семейном кружке, что не мешало ей плакать от радости при мысли о счастье Агриколя.
Наконец Франсуаза встала, бросилась к мужу и упала в его объятия. Наступила минута торжественного безмолвия. Дагобер и Франсуаза не говорили ни слова. Слышны были только всхлипывания и радостные вздохи. Когда старики приподняли головы, на их лицах выражалась спокойная, ясная радость... так как полное счастье простых и чистых натур не влечет за собой ничего лихорадочного и тревожно-страстного.
– Дети мои, - растроганно сказал солдат, указывая сиротам на Франсуазу, между тем как та, немного успокоившись, с удивлением смотрела на них, вот моя дорогая, добрая жена... Для дочерей генерала Симона она будет тем же, чем был я...
– Значит, вы будете смотреть на нас как на своих дочерей, сударыня! сказала Роза, подходя с сестрой к Франсуазе.
– Дочери генерала Симона!
– воскликнула с удивлением жена Дагобера.
– Да, дорогая Франсуаза, это они... Издалека пришлось мне их везти... и немало труда это стоило... Я расскажу тебе обо всем этом потом.
– Бедняжки... точно два ангелочка... и как похожи друг на друга! говорила Франсуаза, любуясь сиротами с чувством глубокого участия, равнявшегося восхищению.
– Ну, а теперь... твоя очередь!
– сказал Дагобер, обращаясь к сыну.
– Наконец-то!
– воскликнул тот.
Описать безумную радость отца и сына, их восторженные поцелуи и объятия невозможно. Дагобер то и дело останавливал сына, клал ему руки на плечи, любуясь его мужественным, открытым лицом, стройной и сильной фигурой, затем снова сжимал в могучих объятиях, повторяя: