Агасфер (Вечный Жид) (том 1)
Шрифт:
Последние слова Дагобера вызвали тяжелое чувство в Агриколе; он невольно подумал, не являются ли они предвестниками грядущей разлуки.
– Ну, как ты поживаешь? Что, господин Гарди по-прежнему к тебе добр?
– Он-то!
– отвечал кузнец.
– Да добрее, великодушнее, справедливее на свете человека нет! Если бы вы знали, какие чудеса он завел у себя на фабрике! Если сравнить ее с другими, так это точно рай среди окружающего ада!
– Да неужели?
– Вот увидите!.. На лицах всех его служащих лежит печать благосостояния, счастья и преданности... Зато у него и работают с каким усердием!.. с каким удовольствием!
–
– Великий чародей, батюшка!.. Он сумел сделать труд привлекательным... вот в чем секрет... Затем, кроме хорошей заработной платы, он дает нам часть прибылей, в зависимости от способностей каждого: этим объясняется усердие. Но это еще не все: он выстроил громадные и красивые здания, где рабочие могут найти дешевле, чем в любом другом месте, здоровое и уютное жилье... где они пользуются всеми выгодами совместного проживания... Да вот увидите... я вам говорю... увидите!
– Правду говорят, что Париж - город чудес! Наконец-то я здесь и навсегда, неразлучно с тобой и с матерью!
– Да, батюшка, мы больше не расстанемся...
– сказал Агриколь, подавляя вздох.
– Мы постараемся с матушкой заставить вас позабыть все, что вы перенесли...
– Перенес! Какого черта я перенес? Взгляни-ка на меня. Разве я похож на исстрадавшегося человека? Черт возьми! Как только я попал домой, я почувствовал себя совсем молодцом... Вот увидишь, когда мы с тобой отправимся, я тебя еще загоняю. Ну, а ты принарядишься, мальчуган? И как на нас будут заглядываться! Бьюсь об заклад, что, взглянув на твои черные и на мои седые усы, всякий скажет: "Наверное, отец и сын!" Ну, так условимся относительно сегодняшнего дня... Ты сейчас напишешь отцу маршала Симона о приезде его внучек и о том, что он должен как можно скорее возвратиться, так как речь идет о вещах серьезных... Пока ты пишешь, я спущусь к жене пожелать доброго утра ей и милым девочкам. Позавтракаем вместе. Твоя мать пойдет к обедне: ее, кажется, все еще тянет к этим штукам, славную женщину... Ну, тем лучше, раз это ее успокаивает!.. А мы отправимся с тобой.
– Я, батюшка, - с замешательством ответил Агриколь, - сегодня утром не смогу пойти с тобой.
– Как так? Да ведь сегодня воскресенье!
– Да, но я обещал прийти в мастерскую, - смущенно толковал Агриколь, я должен докончить одну спешную работу... Если я не приду, то нанесу урон господину Гарди. Но я вернусь быстро.
– Ну, это другое дело...
– сказал солдат со вздохом сожаления. Правда, я надеялся с утра погулять по Парижу вместе с тобой... Ну, что же... пойдем попозднее... Труд - святое дело... тем более что им ты содержишь мать... А все-таки досадно... чертовски досадно... тем более... Однако довольно... я несправедлив... Смотри-ка, как легко привыкаешь к счастью: я, например, разворчался, как старый хрыч, из-за прогулки, отложенной на несколько часов!.. И это я, мечтавший целые восемнадцать лет повидать тебя, почти не надеясь на встречу!.. Право, я старый дурак... Да здравствует радость и мой Агриколь!
И в утешение себе солдат весело и сердечно обнял сына. От этой ласки сердце кузнеца сжалось; он испугался, что с минуты на минуту исполнятся мрачные опасения Горбуньи.
– Ну-с, а теперь, когда я успокоился, потолкуем о делах. Не знаешь ли ты, где я могу заполучить адреса всех парижских нотариусов?
– Не знаю... Но узнать легко.
–
В дверь два раза постучали. Агриколь невольно задрожал при мысли, что это, быть может, пришли за ним, но отец, повернувшись на стук к двери, не заметил его испуга и громко ответил:
– Входите!
Дверь отворилась. Это был Габриель в черной рясе и круглой шляпе. Мгновения, быстрого, как мысль, было достаточно для Агриколя, чтобы узнать приемного брата и броситься в его объятия.
– Брат мой!
– Агриколь!
– Габриель!
– Как долго ты отсутствовал!
– Наконец-то я тебя вижу!
Миссионер и кузнец, крепко обнявшись, обменивались этими словами.
Тронутый братскими объятиями, Дагобер чувствовал, что слезы наворачиваются у него на глаза. В привязанности молодых людей, схожих лишь по сердцу, но по виду и по характеру совершенно различных, было действительно нечто трогательное. Мужественная фигура Агриколя еще сильнее оттеняла необыкновенную нежность и ангельское выражение лица Габриеля.
– Меня батюшка предупредил о твоем приезде...
– сказал кузнец приемному брату.
– Я с часу на час ждал твоего возвращения... А между тем... счастье видеть тебя во сто раз приятнее, чем я думал.
– Ну, а дорогая матушка?
– спрашивал Габриель, дружески пожимая руки Дагоберу.
– Как вы ее нашли? Здорова ли она?
– Ничего, милый мальчик... Она здорова и будет еще здоровее оттого, что мы все теперь собрались... Ничего нет полезнее для здоровья, чем радость!..
Затем, обратившись к Агриколю, забывшему все страхи и смотревшему на миссионера с глубокой привязанностью, солдат прибавил:
– И не подумаешь, что этот молодец с нежным девичьим лицом обладает мужеством льва!.. Ведь я говорил тебе, с какой неустрашимостью он спас дочерей маршала Симона и пытался спасти меня.
– Но что это у тебя на лбу, Габриель?
– воскликнул кузнец, внимательно разглядывая миссионера.
Габриель, сбросивший при входе шляпу, стоял теперь как раз под окном, яркий свет которого освещал его бледное и нежное лицо. При этом рубец, проходивший над бровями от одного виска к другому, стал совершенно ясно виден. Среди разнообразных волнений и чередовавшихся одно за другим событий после кораблекрушения Дагобер во время своей короткой беседы с Габриелем в замке Кардовилль не заметил шрама, опоясывающего лоб миссионера, и, вполне разделяя изумление Агриколя, он также спросил:
– В самом деле, что это за шрам у тебя на лбу?
– Да и на руках тоже... Взгляни-ка, батюшка!
– воскликнул кузнец, взяв руку Габриеля, когда тот ее поднял успокоительным жестом.
– Габриель... Милый мой... объясни нам... кто тебе нанес эти раны, прибавил Дагобер, и, в свою очередь, взяв руку Габриеля, он с видом знатока оглядел рану и сказал: - Однажды в Испании одного из моих товарищей сняли с креста, на котором монахи распяли его, обрекая на голодную смерть... у него остались подобные шрамы.