Агасфер (Вечный Жид) (том 2)
Шрифт:
– Ну-ка, милая... кладите сюда веревку и железный брус... будет удобнее нести... туда...
– Великий Боже!
– воскликнула Горбунья, повинуясь Дагоберу.
– Неужели вы уйдете, не дождавшись Агриколя... а вдруг ему удалось...
– Успокойтесь, милая... я подожду сына... я должен идти не раньше десяти часов... время есть.
– Увы!.. значит, вы потеряли всякую надежду?..
– Нисколько... надежды у меня большие... только на себя одного...
Затем он закрутил мешок веревкой и положил его рядом с пистолетами.
– Но вы
– Да... если он придет к десяти часам...
– Так вы окончательно решились...
– Окончательно... Однако, если бы я верил в недобрые _предзнаменования_...
– Иногда приметы не обманывают!
– сказала Горбунья, не зная, чем бы удержать солдата.
– Да, - продолжал Дагобер, - кумушки это утверждают... однако, хотя я и не кумушка, а и у меня давеча сердце сжалось... Конечно, я принял, вероятно, гнев за предчувствие... когда увидал...
– А что вы увидали?
– Я могу вам это рассказать, милая девушка... Это поможет нам скоротать время... уж очень медленно оно тянется... Что?.. никак пробило половину?..
– Да, теперь половина девятого.
– Еще полтора часа, - глухим голосом произнес старик; затем он прибавил: - Так вот что я видел... Проходя по какой-то улице, не знаю какой уж, я заметил громадную красную афишу, на которой была нарисована черная пантера, пожирающая белую лошадь... У меня просто кровь в жилах свернулась, когда я это увидал. Надо вам сказать, что у меня была белая лошадь, которую загрызла черная пантера... Эта лошадь была товарищем Угрюма... Звали ее Весельчак...
При этом знакомом имени Угрюм, лежавший у ног Горбуньи, внезапно поднял голову и взглянул на Дагобера.
– Видите... у животных есть память: он до сих пор помнит... Так ты помнишь Весельчака?
И старик тяжко вздохнул при этом воспоминании. Угрюм ласково замахал хвостом и легонько залаял, как бы желая подтвердить, что не забыл старого доброго товарища.
– Действительно, - заметила Горбунья, - грустно вспоминать прошлое при виде подобного зрелища...
– Это еще что... слушайте, что было дальше. Подошел я к афише и читаю: "Прибывший из Германии укротитель Морок показывает укрощенных им зверей и в том числе льва, тигра и черную пантеру _Смерть_".
– Какое страшное имя!
– А еще страшнее, что эта-то самая Смерть и загрызла моего Весельчака четыре месяца тому назад около Лейпцига.
– Боже мой! это действительно ужасно, господин Дагобер.
– Это еще не все...
– мрачнел и мрачнел солдат, продолжая свой рассказ.
– Благодаря именно этому Мороку нас с девочками засадили в тюрьму в Лейпциге!
– И этот злодей здесь, в Париже! Он, верно, испытывает к вам недобрые чувства!
– сказала Горбунья.
– Вы правы, месье Дагобер... надо быть осторожным... это очень дурное предзнаменование!
– Дурное для этого мерзавца... если я его повстречаю... да!..
– сказал Дагобер глухим голосом.
– Нам надо с ним свести старые счеты...
– Господин Дагобер!
– воскликнула
– Кто-то бежит по лестнице... это Агриколь!.. Я уверена, что он спешит с хорошими вестями...
– Отлично... Агриколь - кузнец, значит, он и добудет мне крюк... проговорил солдат, не отвечая Горбунье.
Через несколько минут в комнату вошел Агриколь, но с первого же взгляда на его унылое лицо Горбунья поняла, что надежды ее не сбылись...
– Ну?
– спросил Дагобер таким тоном, который ясно показывал, как мало солдат надеялся на успех.
– Что нового?
– Ах, батюшка! Просто хоть головой об стену! С ума сойти можно!
– с гневом воскликнул кузнец.
Дагобер повернулся к Горбунье и сказал:
– Видите, бедняжка... я был в этом уверен!
– Но вы, батюшка? Видели графа де Монброн?
– Граф три дня тому назад уехал в Лотарингию... вот мои хорошие вести!
– с горькой иронией сказал солдат.
– Теперь рассказывай свои... Я должен хорошенько убедиться в том, что ваше прославленное правосудие, обязанное защищать честных людей, иногда оставляет их на милость мерзавцев... Да... я должен в этом убедиться... а потом мне нужен крюк... и я надеюсь, что ты мне поможешь.
– Что ты хочешь сказать, батюшка?
– Рассказывай сперва, что ты сделал... у нас время есть... еще только половина девятого... Ну, куда же ты пошел, когда мы расстались?
– К комиссару, которому вы уже сделали заявление.
– Что же он тебе сказал?
– Выслушав меня очень любезно, он заявил, что девушки находятся в очень почтенном месте... в монастыре... значит, нет никакой нужды торопиться их брать оттуда... что, кроме этого, комиссар не имеет никакого права врываться в святое убежище, основываясь только на ваших словах, а что завтра он донесет кому следует, и дальше потом все пойдет по порядку.
– Видите... потом... все отсрочки!
– сказал Дагобер.
– "Но, месье, - отвечал я ему, - необходимо, чтобы девушки были освобождены сегодня же; если они не явятся завтра на улицу св.Франциска, то они понесут неисчислимый убыток!
– Очень жаль, - сказал комиссар, - но я не могу, основываясь на ваших с отцом словах, идти в разрез с законом. Я не мог бы этого сделать даже по просьбе семьи молодых особ, а ваш отец им даже не родня. Правосудие не вершится быстро, и надо подчиняться некоторым формальностям!"
– Конечно, - сказал Дагобер, - надо подчиняться, хотя бы из-за этого пришлось стать трусом, изменником, неблагодарной тварью...
– А говорил ты ему о мадемуазель де Кардовилль?
– спросила Горбунья.
– Да... и он мне ответил так же: что это очень серьезно, а доказательств у меня нет. "Третье лицо уверяло вас, - сказал комиссар, что мадемуазель де Кардовилль объявила себя вполне здоровой. Но этого мало: сумасшедшие всегда уверяют, что они в здравом уме; не могу же я врываться в больницу уважаемого всеми врача только по вашему заявлению. Я принял его и дам ход делу, но для закона необходимо время".