Агент ливийского полковника
Шрифт:
Он поднялся на второй, последний этаж, держа пистолет двумя руками и фиксируя ствол на стремянке, на гипсокартонном листе, прислоненном к стене, на бочке с торчащими из нее черенками лопат и щеток. И начал еще больше нервничать, как если бы за ним в это время наблюдали тысячи зрителей. Одна ошибка, одно неловкое движение накладывались друг на друга, отсюда полная раскоординация и желание побыстрее скрыться от людских глаз.
Справа – череда окон, в которых Гордон мелькал по мере передвижения по этажу. Слева – длинный и глубокий провал: то ли спортзал, то ли столовая. Впереди...
Он не заметил, как сзади к нему подкрался Фарух.
– Стой, мать
Агент МИ-6 оказался в дурацком положении: с приподнятыми на уровне плеч руками, в одной из которых – пистолет. Он ожидал очередной команды и был готов разжать пальцы и выпустить оружие, и даже отпихнуть его от себя ногой. Его такое положение дел устраивало, и он понял еще одну вещь: Фарух Башир – профан в оперативных мероприятиях, не зря его поперли из организации.
– Успокойся, Фарух. Я не сделаю тебе ничего плохого.
– Я знаю, – издевательским тоном в ухо Гордону заметил ливиец. – Не ты, а я держу в руках твою жизнь.
«Нет у него никакого пистолета», – пришел к окончательному выводу агент. Сейчас ему ничто не мешало провести простой прием: резко шагнуть вперед и, развернувшись, взять под прицел Фаруха. Однако он четко представил, что, развернувшись, не увидит перед собой трюкача, который уже дважды показал, на что он способен, а сам он окунется в пустоту.
– Чего ты хочешь от меня?
– Я знаю, мой товарищ обошелся с тобой...
– Отвечай за себя – как делаю это я.
– Хорошо. Я помогу тебе вспомнить имя человека, которое дал тебе прочесть ар-Рахман. Или ты вспомнил его?
– Вы отшибли мне память, уроды! Я мочусь кровью, харкаю кровью.
– Фарух, у меня нет времени даже извиниться.
– Ты зря так думаешь. Ты будешь вымаливать у меня прощение, стоя на коленях.
– Я призываю тебя к благоразумию. От тебя сейчас зависит безопасность тысяч мирных людей. Подумай и о своей жене тоже, которая может стать случайной жертвой ар-Рахмана. Я назову тебе имя, а ты скажешь, знакомо оно тебе или нет.
– Говори, – после непродолжительной паузы разрешил Фарух.
– Феликс...
Давление под ребра Гордона Рейна ослабло. «Он вспомнил...» – пронеслось в голове агента. Вспомнил, но голосом пока не подтвердил. Почему? Боится ар-Рахмана или своих товарищей из экстремистской группировки? Запуган наглухо.
– Не оборачивайся, – предупредил Фарух, делая два шага назад.
– Ты должен...
– Закрой пасть!
– Ты сделал свой выбор и пожалеешь о нем.
Гордон не понимал, что ему мешало повернуться и пристрелить эту обезьяну, испортившую нервы по меньшей мере двум агентам военной разведки: Джемалю и самому Гордону Рейну. Может быть, мешало то ощущение пустоты, граничащее с состоянием потери, которое он пережил несколько минут назад? Но как он умудряется так быстро и незаметно передвигаться?
Прошло еще несколько секунд. Гордону показалось, он различил на уличном фоне шаркающую походку. Он что, издевается?
Агент медленно повернул голову – и не увидел Фаруха. Но услышал его – на первом этаже раздались достаточно громкие, чтобы услышать на втором, шаги, скорее, по доске, приставленной к оконному проему. Но почему он не перемахнул через него в своем уличном стиле? И что доложить Натану Паттерсону? Что самый быстрый агент «Сикрет сервис» упустил какого-то ливийца?
Гордон шагнул вперед – и едва не потерял равновесие: ему пришлось дошагивать, тянуть ногу, чтобы не наступить на надпись, оставленную Фарухом
Только теперь Гордон убрал пистолет и набрал номер Натана Паттерсона.
– Шеф, это...
– Да, я прочитал твое имя на экране телефона. Докладывай, Гордон.
– Простите. Он вспомнил все.
– Вот как?
– Даже воспроизвел имя и фамилию... на полу.
– На полу?
– Да.
– Вы что, кувыркались с ним по полу?
– Можно и так сказать. Но, главное, мы добились результата.
– Говори за себя, – оборвал молодого подчиненного Паттерсон, заодно обрывая и связь.
«Спасибо, ублюдок!» – мысленно поблагодарил его Гордон.
Он едва не совершил ошибку, затерев ногой рисунок. Прошло несколько секунд, и он сделал его снимок на камеру мобильного телефона. Дело сделано. Нет, пока нет. И Гордон переслал снимок на телефонный номер Паттерсона.
Фарух Башир в это время докладывал по телефону схожим текстом:
– Дело сделано, Рахман.
Андрей только что вышел из Музея военной разведки. Приняв звонок, он еще раз убедился, что блокиратор сотовой связи охватывает лишь музейные площади. Поблагодарив Фаруха, он тут же позвонил в Карлайл. Дождавшись ответа от зятя Макгрегора, Рахманов напомнил ему правила игры:
– Не упусти удачу, которую ты держишь за хвост, Патрик. Как и договаривались, пристегни себя к трубе отопления и поднимай шум.
– Немедленно?
– Об этом я и хотел тебе сказать. Сейчас без четверти двенадцать. Ровно в пять часов подашь первый сигнал.
– Я понял. И хотел спросить: все идет по плану?
– Об этом не беспокойся. С тобой мы вряд ли увидимся, так что прощай, Патрик.
– Прощай...
Рахманов нажал на кнопку телефона, прерывая связь. Все в том же образе канадского туриста он сел в арендованный автомобиль марки «Форд». Его путь лежал в Локерби, где у него должен был состояться последний разговор со Стивеном Макгрегором.
Глава 19
Цветы для мистера Паттерсона
Локерби
– Сэр, нашли Патрика Херринга.
– Что значит, нашли? – Паттерсон ощутил дискомфорт – буквально неблагоприятный психофизиологический сдвиг. Нечто подобное на него накатило во время просмотра видеозаписи, на которой Рахманов передал ему воздушный привет, и Паттерсон озвучил свое состояние, переводя стрелки на агента ГРУ: «Он издевается над нами. Он обнаглел».
Паттерсон отчетливо представил себе труп Патрика Херринга, и это несмотря на то, что ни разу не видел его живым. Может, по этой причине лицо трупа было обезображено до неузнаваемости. Кем, Андреем Рахмановым? Понятно, что он жестокий, безжалостный человек, но все же трудно представить себе его с крестовой отверткой, которой он выковыривает у неверного глаза.