Агент силовой разведки
Шрифт:
– Мне нехорошо. У меня больное сердце. Мне нужно принять лекарства. Я оставлю вас в своем кабинете. Только ничего здесь не трогайте!
– Разве я похож на вас?
Анри бессильно махнул рукой и выбежал из кабинета, оставив дверь открытой.
В Тунис Виктор Лугано прилетел вчера вечером. Устроившись в гостинице, он до глубокой ночи гулял по центру города. Казалось, здесь ничего не изменилось, но все ощущения – как в первый его визит в эту страну.
Анри забежал в соседний кабинет, плотно прикрыл за собой дверь. Вместо лекарства бросил в рот жевательную пластинку со странным вкусом «зимняя зелень», будто опасался за свежесть дыхания перед телефонным абонентом. Снял
– Мишель! Здравствуй! Это Анри. Ко мне приперся один тип: сорок пять, ухоженный, статный, как жеребец. Перстень с бриллиантом, «Ролекс Пол Ньюман», одеколон от «Дольче и Габбана», северный акцент. Что мне делать, Мишель?
– Что и всегда: обопрись покрепче руками о стол.
– У тебя одно на уме! Ты просто невыносим! Он еще не успел закинуть ногу на ногу, а уже начал выспрашивать про оставшуюся часть моей коллекции! Спросил, кто мои друзья, не из тех ли, кому я продал кое-что из коллекции. Ах да, он сказал еще про какой-то список, про какого-то мертвого человека... Я в панике! Что мне делать, Мишель?
– Не знаю.
– Ты бросаешь меня? Ты, который обещал мне поддержку?! Ты же говорил, что ни одна живая душа не знает о коллекции!
– Прекрати истерику! Будь мужчиной! Впрочем, о чем это я... Просто отвечай на его вопросы. И не лги ему. Он раскусит тебя как орех. В общем, выбирай, Анри, между распятием в груди и распятием на груди.
– Страшный человек, – прошептал директор музея, положив трубку телефона.
Он вернулся к гостю и сразу попенял тому:
– Все же вы тронули пепельницу на моем столе.
– Я просто придвинув ее ближе к краю. Какую таблетку вы приняли? – поинтересовался Лугано, затушив окурок. – Не аспирин, случайно? Я немного разбираюсь в лекарствах и мог бы дать совет.
Анри протолкнул жвачку под язык и объяснил:
– Я сосу валидол.
– Правильно: держите таблетку под языком до полного рассасывания.
– Что вы говорите! – Анри мастерски распахнул глаза. – У меня сто дел, – поторопил он собеседника.
– Я знал вашу мать, Анри. Она была хорошим человеком. К сожалению, на детях природа действительно отдыхает.
– Говорите, что вам нужно, и уходите.
Лугано передал ему полный список «Восточного фонда» и следил за его реакцией. Первые пятьдесят позиций занимали предметы, о которых Анри, конечно же, слышал, но не представлял, что они когда-то были частью обнаруженной им коллекции.
Директор музея, пробежав глазами несколько строк, вернул бумаги Лугано.
– Считаете меня сумасшедшим? Этих вещей у меня никогда не было и быть не могло. Вот, – он ткнул пальцем в строку номер два, – ожерелье из барочного – то есть неправильной формы – жемчуга. В этом ожерелье позировала в 1520 году художнику Екатерина Арагонская. Это же ожерелье носила и дочь Екатерины – английская королева Мария, прозванная Кровавой. Ожерелье легко представить, поскольку упомянуто оно в нескольких художественных изданиях, сохранилась и черно-белая фотография. – Анри снял с книжной полки толстый иллюстрированный журнал, открыл его где-то на середине. – Смотрите, вот это знаменитое ожерелье. Снимок сделан в 1921 году. С тех пор его никто не видел. Ожерелье безвозвратно утеряно.
– Я знаю, кто и при каких обстоятельствах его нашел. Читайте дальше, – потребовал Лугано.
– «Грааль» рельефной чеканки работы Бенвенуто Челлини. Знаю, знаю, – мелко покивал Анри, – читал материал на эту тему. Работу над этой золотой чашей Челлини
– Вам не кажется это странным?
– Да, прямо варварство какое-то. Чума... двадцатого века.
– Встретимся завтра в это же время. Сейчас одиннадцать ровно.
– Что? А-а... Завтра никак не могу. Послезавтра.
– Договорились.
Анри увлекся, знакомясь со списком. Вот он взял в руки вторую страницу, дочитал до середины и словно осекся. Вернулся к первой и тряхнул головой. Переход от утраченных навсегда ценностей к ценностям реальным, которые он описывал, а впоследствии и продавал, оказался настолько плавным, что он этого не заметил. Как будто он ехал на поезде, впереди тупик, и вот стрелочник переводит поезд на другие рельсы, и пассажир этого не замечает, едет себе дальше. Действительно, у Анри сложилось стойкое ощущение целостности, что ли, неделимости коллекции, и он был готов поверить в то, что она некогда была шире. И вдруг его словно током ударило. Он понял причину, по которой была убита его мать. Подтверждением тому могли послужить пустые картинные рамы и выпотрошенные подрамники (они по сей день пылятся все в том же подвальном помещении), его никогда не интересовали мрачные катакомбы – нижней частью музея заведовала его мать, а он был доволен административной работой.
Теперь Анри мог с уверенностью назвать мотив убийства своей матери, но в 1992 году он, изучив коллекцию, сделал один-единственный вывод: из запасника пропали равноценные предметы. О супершедеврах он и подумать не мог.
Об этом размышлял Анри и вечером, и ночью; уснул он только под утро и проспал от силы часа полтора.
Не спал в эту ночь и Вадим Мартьянов. Значит, думал он, Лугано пошел путем сравнения списков, и это же означало, что он вышел на генерала Болотина. Отличный ход. Достойный противник. Но такой ли уж достойный? Он буквально обрушился на Анри; запугал его до смерти или нет – не в этом дело. Он дал возможность Анри связаться с одним из своих друзей и деловых партнеров. А с другой стороны, Анри – единственная ниточка, с которой можно было распутать клубок и добраться до предателя.
Лугано вышел на Болотина, используя тактику «враг моего врага – мой друг», и они не могли не заключить союза. Союз был больше выгоден генералу, поскольку он извлекал пользу из борьбы двух противников – «третий радующийся». У Лугано в лице генерала мощная поддержка. Такие люди, как бывший министр внутренних дел, были способны на «поступок»: опустошить свой бюджет, но цели добиться, тем более что мотив – месть. Сговорившись, Лугано и Болотин были способны порвать врага пополам. Мартьянов и не подозревал, настолько был близок к истине. Если бы он мог увидеть своеобразный, наглядный договор между сторонами, который не был подписан, а порван пополам...
Вадим долго не мог понять, что же еще встревожило его, и наконец сообразил. Лугано прилетел в Тунис по меньшей мере на два дня раньше. Ведь в телефонном разговоре с Габриэлой он назвал дату прилета: 12 августа. Или он что-то напутал?
Габриэла, выслушав его, покачала головой:
– Я точно помню, что он сказал. На уши я пока что не жалуюсь.
– На уши с бриллиантовыми сережками, – дополнил Вадим.
11–12 августа
Было ровно семь, когда Анри позвонил своей помощнице. Он говорил, оглядывая себя в зеркале.