Агент силовой разведки
Шрифт:
Вот они. Николь бросила взгляд влево. Движения Бея были такими плавными, как будто он поднимался на эскалаторе. Она бросила взгляд в другую сторону – и не смогла подавить радостного вскрика: дверь в кабинет Наимы была приоткрыта. И уже неважно, по какой причине. Она метнулась к ней, но будто напоролась на стену. Дверь распахнулась еще шире, выпуская еще одного человека. Последний взгляд назад. Бежать некуда. Она даже не сопротивлялась, когда Лугано, взяв ее за плечи и чуть приподняв, развернулся вместе с ней. И в конце поступательного движения отпустил. Николь несильно ударилась спиной о глухую стену и прижалась к ней.
Как и Саламбо, Бей хорошо помнил ориентировку на Лугано, а увидев вживую, подумал,
Эта жесткая схватка заняла считанные мгновения. Саламбо успел освободить кобуру от пистолета, но вынести его на уровень плеч времени у него не хватило. Ему было достаточно нажать на спусковой крючок своей «беретты»...
«Защита от вооруженного пистолетом из положения лицом к лицу». Сколько раз Лугано слышал такие слова от инструктора по рукопашному бою. И столько же раз проводил этот прием: исходная позиция, разворот, болевой прием, удар в лицо.
Лугано шагнул в сторону, касаясь плечом стены, и развернулся, уходя с линии огня. Ствол «беретты», оснащенной коротким глушителем, теперь смотрел точно в живот Николь. Но то длилось мгновение: Лугано ударил по вооруженной руке, а другой рукой схватил дуло пистолета снизу и тут же, не отпуская пистолета, вывернул кисть противника против ее естественного сгиба. Рискуя получить перелом указательного пальца, Саламбо выпустил оружие. Но было поздно. В следующую секунду Лугано ударил его рукояткой пистолета в лицо. Саламбо рухнул на пол. Лугано, бросив взгляд назад, перехватил «беретту» для выстрела и нажал на спусковой крючок.
Николь зажмурилась. Когда открыла глаза, все было кончено: Саламбо был мертв.
– Сколько их?
Николь ответила жестом, показав три пальца.
Карл, встревоженный шумом наверху, поднялся до середины лестницы. И как только его голова показалась над площадкой второго этажа, Лугано дважды выстрелил.
– Вызывай полицию, – сказал он, не оборачиваясь. – Я по-прежнему стараюсь помочь твоему шефу.
– Полиция спросит меня, что здесь произошло.
– Ты ничего не знаешь. Когда поднялась сюда, увидела три трупа.
Лугано, засунув «беретту» за поясной ремень, застегнул пуговицу и одернул пиджак. И все же повернулся к Николь и продиктовал ей номер телефона из адресной книги.
– Кому он принадлежит?
– Мишелю Жоберу.
– Кто он такой?
– Я не могу отвечать на ваши вопросы, мне дурно. Проводите меня в кабинет.
Ей пришлось перешагнуть через два трупа, прежде чем она подошла к двери и открыла замок. Среди газет на столе она выбрала ту, что лежала сверху, и указала на заметку. Лугано прочел:
«В тунисском частном музее «Ориент» 13 августа пройдет экспозиция с громким названием «Век Разума». Выставочные экспонаты – живопись, старинное серебро и золото, ювелирные изделия – представлены частным коллекционером и основателем музея Мишелем Жобером. Собственно выставка повторяет лондонский показ в Королевской академии: все те же непревзойденные по качеству работы Пола Сторра и более ранние – эпохи Республики. О Мишеле
– Где находится частный музей Жобера?
– На острове Джерба. Выставочный зал примыкает к маяку.
К маяку...
Вадим Мартьянов. Одно из немногих его «откровений»:
«В детстве я приезжал на маяк к деду – отцу своего отчима, это были самые яркие воспоминания моего детства. Этот маяк, построенный по личному указанию Петра Первого, почти три века нес беспрерывную службу. Дед рассказывал, что поначалу остров-маяк назывался Котлинским, а потом стал называться в честь полковника Толбухина, разгромившего на Котлинской косе морской десант шведов».
– Что связывало этого человека и вашего шефа?
– Деловые отношения. Анри участвовал в совместном проекте по легализации ценностей, в основном – из частных коллекций.
«Ну да, – мысленно прокомментировал Лугано, – легализация производилась из одного места – хранилища «Восточного фонда». Интересно, много ли осталось двум дельцам для полной легализации «фонда»? Может быть, уже ничего».
– Ты тоже принимала в этом участие?
– Ну...
– Говори прямо, не верти хвостом.
– Один раз я получила деньги за то, что свела Анри с моим хорошим знакомым из таможни.
«Тучи враждебные веют над нами», – усмехнулся Мартьянов, отослав Склодовскую прогуляться. Собственно, ей пришла пора упаковывать вещи и созваниваться с Лугано: «Я в аэропорту, только что прилетела из Варшавы. Где мы встретимся?»
Тучи сгущались над правящим режимом страны, над ее элитой. Это означало, что и Мартьянову придется нелегко. Очень прискорбно, подумал он, что революция назревала в рядах молодежи, духовными вождями которых могли стать рэперы – Бен-Амор по прозвищу Эль-Дженераль, Кемери и другие. Из первого уже выплеснулась натуральная «речевка»: «С чего начинается родина? С картинки в твоем букваре? С бутылки спиртного на полке камина или распила взяток? Школьница встретила насильника – школьница делает аборт. С чего начинается родина – уже неважно, потому что она кончится вот-вот» [4] . За эту крамолу рэпера арестуют, как пить дать, думал Мартьянов, и ему впервые за долгие годы стало жутко неуютно в этой стране. Молодежь жаждет перемен, и она их дождется. Первыми вспыхнут рабочие кварталы столицы, и тунисская молодежь, вдохновленная лихими набегами на магазины и банки французских сверстников, первой крикнет: «На баррикады!» А потом... Потом найдутся люди, которые припомнят ему его связи с президентом и назовут это пиром во время чумы. (В тайниках президента страны хранятся ценные подарки от Мартьянова: пара золотых фазанов с изумительной чеканкой, супница непревзойденной работы, ятаган – все это начало восемнадцатого века.)
4
По материалам РБК (www.rbc.ru).
Восток для него всегда был олицетворением порядка и традиций. Здравомыслящие люди предпочитали Восток Западу, сейчас же ориентация менялась. Мартьянов видел, как горит лес: деревья вспыхивают, как спички, и человеку к огню не подступиться. Мир рушится, в том числе и твоя частичка, но ничего поделать с этим нельзя. Просто стоишь и ждешь в стороне – если, конечно, не хочешь сгореть заживо.
То, о чем он сказал Габриэле Склодовской, нужно было воплощать в жизнь: по-настоящему спасать коллекцию. В какой части света?