Агентство «Золотая пуля-3». Дело о вдове нефтяного магната
Шрифт:
— А ты знаешь нашу Анюту?
— Это не ваша Анюта, — снова смутился Тофик. — Это моя подружка. Оля. Она попросилась со мной на выставку. Девочка из провинции, ни разу не была на светском рауте.
— А чего так смущаешься, если подруга?
— Да понимаешь… Она еще маленькая. Ей только семнадцать в октябре исполнится. Ну так получилось, она живет у меня…
— Ну ты даешь.
— Да у нас, Света, все серьезно. Я жениться собираюсь. Вот тысячу долларов соберем и выйдем из подполья.
— А зачем вам эта тысяча?
— Тут, понимаешь, такая история вышла. Она приехала учиться в Питер,
Смутные сомнения стали закрадываться в мою душу.
— А твоя Оля случайно не из Самары? Не Рожнова?
— Рожнова, — обалдел Тофик.
— А ты, стало быть, тот кавказец с рынка? Частный извозчик?
— Что ты обзываешься? — обиделся Тофик. — Знаешь, как у нас мало платят? Вот и приходится подрабатывать…
— Абдуллаев, да тебя убить мало!.. Из-за этой вашей тысячи долларов две женщины скоро в ящик сыграют. Дурак неумный! Соображать же надо!..
Мы еще минут десять переругивались, и Тофик пообещал мне, что лично, на правах жениха, позвонит Юлии Николаевне и Алле и во всем повинится за двоих.
Уходя, я последний раз глянула на монитор. Как все-таки эта Оля похожа на нашу Соболину. Уже собираясь закрыть файл, я заметила сбоку от Оли-Ани молодого человека, который, как я вспомнила, прятался в конце презентации от меня за колонной. Второй раз у меня возникло ощущение, что лицо его мне знакомо. Но думать над этим мне было уже не интересно. Оля нашлась!
[За два дня ДО ЭТОГО…]
Совет Парубка не дал результатов. Два дня я беспрерывно общалась с теми, кто видел меня на презентации. Я опросила с десяток людей. Все они выражали мне сочувствие по поводу случившегося, но все путались во времени. Одни уверяли, что будто бы им кажется, что я была на празднике с ними до утра («Ну как же, Светочка, мы еще пили с вами часа в три ночи на брудершафт»); другие помнили меня в самом начале праздника, еще до приезда губернатора; как и во сколько я уходила — не помнил никто.
Эти два дня я не появлялась в Агентстве, отключила мобильник, дома попросила маму не звать меня к телефону. Я даже не хотела думать о том, что происходило на работе.
Парубок тоже не объявлялся.
Вечерами я пыталась тщательно разобрать все мистические события минувших дней, но они рассыпались мозаикой, никак не желая складываться в единую логическую картину. Да и какая логика могла быть в том, что кто-то мечтал свести меня с ума…
[В ТОТ день…]
Наступила пятница. Я поняла, что не могу больше находиться в изоляции. Я злилась на Обнорского. Обижалась на бросивших меня Василису и Аську. Не понимала, почему не найдет меня Шах. Я должна была, наконец, выйти из подполья. И пусть меня уволят. Для себя внутренне я уже поняла, что после всего случившегося, после разговора с Соболиным вряд ли смогу работать в «Пуле». Сама не смогу. Но до этого я должна была встретиться и объясниться с Обнорским. Лично встретиться. И — без предупреждения.
С утра пошел мелкий дождь. Наступало самое противное для
Вечером я натянула на себя джинсы, тонкий шотландский пуловер и поехала к дому Обнорского. Я буду стоять у этого подъезда, пока он не выйдет из своего джипа.
Итак, была пятница. Восемь вечера. Лил дождь. Я потеряла заколку от волос, и все прохожие, наверное, видели во мне облезлую кошку. Хотя когда-то один знакомый мне человек говорил, что под дождем я выгляжу, как лесная нимфа. Или — наяда?…
А вдруг он не приедет? А вдруг его вообще нет в городе? Я поняла, что встретиться неожиданно не получалось. Тогда я с сожалением набрала номер его мобильника.
— Андрей? Это Светлана. Нам обязательно нужно поговорить… Сегодня. Сейчас.
Андрей помолчал, а потом устало сказал:
— Ты ведь только что мне звонила: зачем повторяешься, я же все понял. Стой, как и стоишь, возле моего подъезда. Я уже подъезжаю…
Я стояла с мокрыми распущенными волосами возле подъезда шефа и думала о том, что смертельно устала от всей этой мистики.
Сзади меня темнел проем его парадной. Впереди мигнули фары его машины. Я поежилась. Буквально кожей почувствовала приближение смутной угрозы. Я не знала тогда, что в этот миг мистика закончится. Что я действительно пойму, что сошла с ума.
Лампочка у подъезда качнулась на ветру, и я увидела, что навстречу мне шагнула… я.
Я была в красном платье от Сони Рикель. Мои длинные светлые волосы, не любящие заколок, свободно струились по плечам. Я улыбалась мне моей особой улыбкой, которой в одно мгновение могла смести на пути и Зураба, и Бориса-купца, и валаамского аборигена Марэка, и даже самого Обнорского. Я улыбалась сама себе этой улыбкой. Я торжествовала над всем миром. И кровь от этого торжества просто застыла в жилах.
Я не заболела? Я в своем уме?
— Ты заболела, Света. Ты не в своем уме! — сказала я себе своим голосом и, отодвинув меня же самою плечом в темный угол парадной, сделала шаг в сторону первой ступеньки лестницы.
— Хватит уже, Ася! — сказал кто-то из угла голосом Парубка. — Поиграла и — хватит!..
Мы сидели с Аськой и Игорем Сергеевичем в его машине у подъезда Обнорского. Андрея, оказавшегося в парадной в тот момент, когда я тихо сползала по стене, Парубок отправил домой, обещав через десять минут все объяснить. Обнорский, увидев меня в двух лицах, в состоянии полного раздвоения личности, только махнул рукой:
— Игорь Сергеевич, я так устал от нее! Что бы она ни сказала… Я устал от нее.
…Аська была уже без парика. Ее короткие черные волосы упрямо топорщились крутыми завитками. Прямо при Парубке она начала в машине сдирать с себя мое платье, только из-за тесноты и многочисленных пуговиц это не получалось. Она твердила, как заведенная:
— Забирай! Оно все равно на мне, как на корове седло.
— …Игорь Сергеевич, — помолчав, спросила я. — Вы когда все поняли?