Агидель стремится к Волге
Шрифт:
— Ить, чудной! Нашел, о чем тужить! У князя нашего пять жонок. С радостью поделюсь с тобой любою.
— Обратно ты за свое! — огрызнулся Кольцо. — Отлепись, не до того мне!
Ермак аж протрезвел от изумления.
— Да какой бес в тебя вселился, Иваха? — икнув, спросил он.
— Не в меня бес вселился… Все гуляете, как я погляжу, не просыхаете. Кабы вусмерть не загулялись. Неужто не чуете, в каком мы крае. Окрест — враги. Шуму наделали мы немало. Молва, небось, далеко впереди скачет. Посему должно быть нам начеку, атаман. А то, неровен час, подкрадется
Ермак промолчал. Еще раз жадно глотнув из кувшина, он утер пятерней усы и бороду.
— Щас, как же! Али забыл, кто в Сибири ноне хозяин? — возмущенно произнес он и погрозил пальцем. — Эх, Иванка!.. Кабы не знал тебя, какой ты есть, решил бы, что ты трус. Ишь, салтана поганого спужался! — Сказав это, он запрокинул голову, опорожнил кувшин и вдруг твердо произнес: — Нет, врешь! Не отважится Кучумка напасть. Небось, сам нашего брата дюже боится!..
— Не скажи, атаман. Думаешь, ждет он нас не дождется, стоит на воротах, хлебом-солью встречает? Кабы не так! Прознает, зачем мы сюды пожаловали, обрушится ночкой темною да перережет всех до единого.
Ермак хотел было обругать Ивана, мол, вечно тот каркает, но не стал и лишь хмуро спросил:
— По-твоему выходит, мы должны упредить супостата?
— Вот-вот. Да токмо не оружием, а словом ласковым.
— Не понял, куда ты клонишь! — угрожающе сдвинув брови, процедил сквозь зубы Ермак. — Не за тем я в Сибирь тащился, лишенья терпел, чтоб с Кучумкою-нехристем якшаться!
— Да не кипятись ты, атаман! — сам с трудом сдерживая гнев, сказал Иван Кольцо. — Сперва послухай меня да раскинь хорошенько мозгами. Чтоб добиться чего, нужно действовать другой раз не силою, а умом да лукавством. Не забывай, салтан Кучумка во сто крат сильнее нашего. Сперва надобно поводить его за нос, все выведать как следовает, а уж опосля…
— Чтой-то не пойму я тебя, братец, — перебил его Ермак. — То стращаешь, то повременить велишь. А ну, сказывай, чего задумал!
— Так вот, значитца, перехватили мои мужики в пути важного татарина… — начал Иван.
Ермак оживился.
— Пошто сразу не доложил? Кто таков?
— Мурза из круга Кучумова. По улусам тутошним шастал, дань собирал.
— Ишь ты! И где ж твой язык?
— Суда твово дожидается. Кликнуть, что ли?
— Валяй!
Мурзу в сию же минуту втолкнули к атаману. Тот обошел пленника, оглядел с головы до пят и, велев развязать ему руки, обратился к нему по-татарски:
— Здоров ли?
— Хвала Аллаху, здоров! — закивал тот подобострастно.
— А как величать тебя прикажешь?
— Кутлуй мое имя, эфэндэ.
— Верно ли говорят, будто ты сборщик ясака?
Мурза подтвердил, не сводя с атамана заискивающих глаз.
Пригласив гостя к трапезе, Ермак принялся расспрашивать его про житье-бытье и осторожно завел речь о Кучуме.
— Стало быть, ты состоишь на службе у славного Кучум-салтана?.. Наслышаны мы о сем могучем и мудром царе. Жаль, свидеться не довелось. Хотел наведаться к нему, потолковать о том — о
— Отчего же? — полюбопытствовал мурза, расслабившись.
— В обратный путь снарядились мы, пора восвояси, — вмешался Иван Кольцо. — До снега бы поспеть, а то зимы в Сибири лютые.
— Ой, лютые! — с готовностью подхватил его слова мурза и, разговорившись, поведал хозяевам про хана, про его окружение, про достоинства и многочисленное воинство.
Радость Кутлуя была безмерна, когда атаманы торжественно объявили, что отпускают его. Наказав бить челом высокородному хану, они поручили также передать ему от них богатые дары.
Чуть позже, оставшись с помощником наедине, Ермак заметил:
— Кажись, и взаправду поверил татарин, заглотал наживку.
— Так и задумано. Пускай наплетет своим…
XVII
Хан Кучум благосклонно принял щедрые подношения, переданные ему Кутлуем, и стал допытываться, что это за люди — невесть откуда взявшиеся пришельцы. Интересовался атаманом.
— Ермякяй со мной ласково обошелся, — осторожно промолвил Кутлуй. — Добрый муж. По-татарски знает и к народу нашему благоволит, а особливо к тебе, мой господин.
Хан пропустил это мимо ушей, сказав:
— Слыхал я, будто есть у них страшное оружие, которое огнем пышет.
— Верно, есть. И когда урысы стреляют из луков своих, не только огонь, а и дым выходит и гром раздается. Стрел не видишь, а ранят до крови или до смерти пробивают, — подтвердил Кутлуй и тут же добавил с уверенностью: — Да только, думаю я, из-за урысов тревожиться нам незачем. В Сибири они, по всему, не задержатся, потому как обратно на Русь собираются.
— Обратно? — удивился Кучум. — За какой же надобностью они в наши края пожаловали?
— Искали башкортов зауральских да заплутались, говорят.
— Странно, а какое им до башкортов дело?
— За ясаком ехали по поручению…
Кучум досадливо поморщился, отметив про себя: «О времена! Нынче урысы забирают причитающуюся мне дань…», но вслух сетовать не стал. И то ладно, что не схлестнулись. Без кровопролития обошлось. Не хотелось бы испытать на себе силу огненных стрел.
— Слава Аллаху, отвел от нас беду! — воздел он кверху руки. — Вот и хорошо, пускай урыс домой уходит. А то ведь я собрался было напасть на чужаков, — признался хан. — Ладно, ты вовремя поспел…
А через несколько дней к Кучуму примчалась бежавшая от Ермака наложница и поведала все, что ей было известно о его планах. Хан не поверил, решив, что женщиной движет чувство мести, и велел ее умертвить.
Однако очень скоро ему пришлось пожалеть о содеянном. Когда до Кучума стали доходить слухи, будто казаки продвигаются в глубь ханства, грабя по дороге улусы, он понял, что его обвели вокруг пальца.
Коря себя за доверчивость, хан решил умножить и укрепить свое воинство, призвав из находившихся в его подчинении улусов мужчин, но он не успел собрать воедино разрозненные части и сосредоточить всех в одном месте.