Агидель стремится к Волге
Шрифт:
— Вот так вот. Ногайские башкорты за свободу борются, а мы тут слюни пускаем, боярина-урыса поджидаючи, — ворчливо заметил человек по имени Давлетбай.
— Верно, — подхватил его слова другой. — Башкорты других дорог не дают разгуляться кильмешякам, а мы собственной тени боимся! Вот потому они и не чикаются с нами. Средь бела дня налетают, грабят, наших жен бесчестят, без конца строятся, где вздумается, церквушки свои повсюду ставят.
Тут завелись и остальные.
— Ну да, а нам не дают
— Сами виноваты. Зачем нам пенять на кого-то, когда сами трусливее зайцев?
— Так кто ж тебе мешает, Исхак-кусты? Иди, воюй с кильмешяками, раз ты такой храбрый!
— Один что ли?!
— Начни, авось и другие за тобой поднимутся!
— Ишь, ты какой прыткий, Давлетбай! Сам и начинай!..
Стоявший неподалеку Ягуда-мулла, наблюдавший перепалку молодых, не выдержал и решил вмешаться:
— Да уймитесь вы, нечего друг друга подстрекать!
Между тем староста Яубасар, не обращая внимания на разговоры, стоял, не сводя с дороги глаз.
Лишь к вечеру вдалеке показался отряд конных казаков, сопровождавших боярскую коляску.
Максимов прибыл в компании с капитаном Замараткиным.
Когда упряжка, поравнявшись с толпой, остановилась, боярин первым приветствовал встречающих:
— Здоровы ли, башкирцы?
— Здоровы, Аллага шюгюр! — откликнулись староста с муллой. — А сами-то вы как, боярин?
Народ же молчал. Офицер побагровел от негодования и рявкнул:
— А прочие языки проглотили, что ли?! Почто не здороваетесь? Сейчас я вам покажу, басурманам…
— Оставьте, капитан, не надо, — коснулся его плеча Максимов и, оглаживая окладистую черную бороду, повернулся к Яубасару. — Ты ведь староста этого села?
— Я… — промямлил тот.
Боярин сошел вниз.
— Вы что, готовитесь перебираться на вешнюю стоянку?
— Послезавтра собираемся.
— Далеко ли отсюда ваше кочевье?
— Да нет, версты три-четыре, на речке Сюмюк.
— А где бывают летовки да осенние стоянки?
— За горой Дильбар.
— Может, перенесете стоянку в другое место? — предложил вдруг Максимов.
Староста Яубасар растерялся.
— Вы шутите? — спросил он.
— Да нет. Какие могут быть шутки!.
— Как же так, боярин-эфенде? Кто ж согласится уйти с насиженного места? — промолвил староста, опуская голову. — Наши деды и отцы весною всегда на Сюмюке жили. И нам негоже тот обычай нарушать.
— Вы ведь там скотину пасете. Не жаль такую землю вытаптывать? На ней ведь хлеб можно растить.
— Для скотины — не жаль. Так Аллаху угодно, — возразил Яубасар.
Максимов усмехнулся и заметил с издевкой:
— Ну, что вы за люди, башкирцы! С жирного, отменного чернозема столько пшеницы иметь можно, а вы туда свою скотину пускаете.
— А что с нашей землей будет?
— Хочу зерном засеять.
— Наше пастбище — зерном?! — обомлел староста.
— Да не все ли вам равно, где скотину пасти, что вы за эти угодья цепляетесь? — потерял терпение Максимов и добавил с угрозой: — Ежели уйдете оттуда, будет промеж нас мир. А не согласитесь, тогда уж не обессудьте, на себя пеняйте!
— Как же так, господин боярин? Да мы… Мы ведь… — взмолился Яубасар, чуть не плача. Но тут вмешался Давлетбай.
— Не желаем уступать никому землю наших предков! — заявил он решительно.
Его поддержали односельчане, хранившие до сих пор молчание:
— Неужто боярам земли мало, на наши пастбища зарятся?!
— Нет, не уйдем с Сюмюка!
— Ни за что не уступим!
— Ищи себе другое место для хлеба, барин!..
Перекрикивая друг друга, люди рвались вперед.
Кольцо вокруг приезжих сужалось. Капитан Замараткин побледнел.
Стараясь не выдать страха, Максимов насилу выдавил из себя улыбку и сказал:
— Зря вы так расшумелись! Да разве ж стал бы я по-доброму разговаривать, кабы не уважал вас. А ведь мог поступить так, как власти велят!..
— Власти? — удивленно переспросил Давлетбай.
— Именно так. Ваши земли отданы мне.
Его слова только подлили масла в огонь. Башкиры снова возмутились:
— Что за новости?! Кто дал право распоряжаться нашей землей?!
— Вопрос о земле решается только на йыйыне!
— Как посмели нарушить закон Ивана Грозного?!..
И тут сорвался кое-как крепившийся капитан Замараткин.
— Мол-ча-а-ать!.. — заорал он что есть мочи. — Не понимаете по-хорошему, мерзавцы, так я вам…
— Саша, — схватил офицера за руку Максимов, — успокойся, не горячись. Я попытаюсь уладить все миром.
Замараткин умолк, и башкиры угомонились.
— Вот что мы можем сделать — я согласен выкупить у вас вашу землю, — воспользовавшись затишьем, обратился к ним Максимов и, взглянув на старосту, спросил: — Что скажете на это?
Боясь глядеть боярину прямо в его плутоватые глаза, Яубасар тихо промолвил:
— Не знаю… Что народ скажет…
Но люди снова сорвались.
— Нет, мы не согласны продавать свою землю! — крикнул Исхак.
Его поддержали другие:
— Никто еще не разжился с того, что распродавал священную землю своих предков!
— Мы хотим жить своей волей!
— Оставьте нас в покое!
— Хватит, убирайтесь в свой Расяй!..
Видя, что люди непреклонны, Максимов пожалел, что приехал.