Агнец в львиной шкуре
Шрифт:
— Что с тобой, Максим? — спросил Дев, внимательно наблюдая за мной.
Я заметил, что мы остановились на ступенях лестницы, ведшей к главному входу в больницу.
— Со мной? Да так, особого ничего… Просто устал… Эх, Дев! Разве не хочется тебе оказаться сейчас на Земле, лечь где-нибудь посреди её лугов, глядя в солнечное небо? Так, чтобы душа твоя наполнилась безбрежной радостью? Знаешь, той радостью, что рождается от чувства свободы — свободы от страха, от всех тревог и переживаний: о куске хлеба, о завтрашнем дне, о судьбе своих детей? Разве ты не хочешь этого, как я?
Я с жадностью всматривался
— Максим, Максим! — тяжело вздохнул он и сокрушённо покачал головой. — Ты же знаешь, как далеко от нас сейчас Земля — гораздо дальше любой из планет или звёзд этой галактики! Ты же знаешь, что за нами никто не прилетит, не заберёт нас отсюда, пока что-то не изменится на этой планете. Трудовое Братство не станет совершать новых ошибок, пока мы не исправим прежние.
— Но это не наши с тобой ошибки! — жарко воскликнул я. — Мы искупаем здесь чужие грехи, Дев! Разве это справедливо? Разве тебе не обидно за себя?
— Нет, — снова покачал головой Дев. — Это и наши ошибки тоже! Это и наши грехи тоже! Иначе нас с тобой здесь попросту не было бы сейчас. Разве не так?
Он положил руку на моё плечо, заглядывая мне в глаза.
— Мы с тобой защищаем здесь честь Земли, друг!
— Да, ты прав, — уныло согласился я. — И я знаю, что так оно и должно быть… Но от этого не становится легче!
На крыльцо больницы вышли две женщины, с грудными детьми на руках. Я задержал на них свой взгляд: обветренные смуглые лица; волосы в тугих пучках; на тонких шеях невзрачные дешёвые украшения; натруженные руки, привыкшие к тяжёлой работе в поле, привычно прижимают младенцев к груди.
— Добрый день, Камал!
— Да, и вам добрый! — кивнул я, пытаясь улыбнуться в ответ на их приветствие.
Они спустились по лестнице, с интересом поглядывая на нас с Девом, и направились вниз по улице, о чём-то оживлённо беседуя.
— Ладно, пойдём уже.
Я взял Дева под руку и направился к дверям больницы.
Внутри было светло и на удивление прохладно. Красный солнечный свет, лившийся сквозь узкие высокие окна, превращал медицинскую утварь в музейную бронзу. Знакомые запахи больницы витали в воздухе, наполняя длинные коридоры, где сновали санитарки в серых медицинских одеждах и платках, покрывающих головы. Люди, нуждавшиеся в помощи, сидели тут же: кто-то на стульях, кто-то прямо на полу. На лицах у всех было одинаково тревожное ожидание. Только дети, не знавшие уныния, галдели, умудряясь даже больницу превратить в место для увлекательных игр.
Я остановил одну из санитарок, проходивших мимо нас, и спросил у неё, где сейчас главный врач. Невысокая смуглая девушка, явно из местных, застенчиво кивнула в дальний конец коридора и снова заспешила по своим делам.
Анджали Пашупата была землянкой, как и мы с Девом. Женщина лет сорока, статная и подтянутая, при первой встрече она производила впечатление суровой властительницы древности, не терпящей неповиновения. Но стоило заглянуть в её глубокие чёрные глаза, и ты сразу понимал, что за этой внешней строгостью кроется человек бесконечной доброты и мягкости, отзывчивый и чуткий к чужим бедам и горестям.
Едва я подумал о ней, как она неожиданно появилась перед нами в обычной медицинской одежде, выйдя из бокового помещения в сопровождении одной из санитарок. Заметив
— А, Максим! Рада вас видеть у нас! — Её грудное меццо-сопрано привлекло внимание окружающих, но земная речь осталась не понятной для них, как и для её помощницы, которая с любопытством поглядывала на нас.
Плотно уложенная причёска делала правильное лицо земной женщины, с характерной лепкой структуры сильного костяка, широким лбом, твёрдым вырезом губ и широко расставленными большими глазами, похожей на легендарную апасару. А едва уловимый оттенок той невыразимо завораживающей прелести, которая присуща только зрелой женской красоте, как бы ставил между ней и всем остальным миром непреодолимую преграду, едва приоткрывая завесу, за которой, казалось, таилась неизведанная пропасть безумных страстей и наслаждений.
— Мы к вам, за помощью, — улыбнулся я в ответ, приходя в её нежные материнские объятия. От неё исходил аромат свежести и сладкого цветочного нектара.
— Ты болен, дорогой мой? — удивилась и встревожилась Анджали Пашупата, слегка отстраняясь и пристально вглядываясь в моё лицо.
— Со мной всё в порядке, как и с Девом. Мы хотели справиться об одной из ваших помощниц.
— О ком же? — заинтересовалась врач.
— Нам бы повидать Вибху Дуян, — отозвался Дев, немного нервничая.
— Понимаю. Кажется, тут замешаны дела сердечные? — Анджали Пашупата лукаво взглянула на моего друга и развела руками: — Увы. Здесь я бессильна. Вам, мальчики, придётся решать свои проблемы самим.
— Мы, собственно, и пришли сюда за этим, — пожал плечами Дев. — Так, где можно найти Вибху?
Анджали Пашупата повернулась к своей помощнице. Странный цвет волос — чёрный с пепельной подцветкой — выделял эту девушку среди обычных чёрных с красноватым отливом голов гивейцев и гармонировал с её серыми глазами.
— Гае! Ты не видела Вибху?
— Она ушла… сегодня утром, — сообщила помощница высоким звонким голосом.
— Ушла? Куда? — удивилась Анджали Пашупата.
— Не знаю. Ушла из города. Забрала свои вещи и ушла. Она ничего не объясняла, а я… — смущаясь, стала объяснять Гае.
— Хорошо, хорошо, — остановила её Анджали Пашупата. — Будь добра, иди в хирургию. Я сейчас подойду.
Когда девушка ушла, врач обескуражено посмотрела на нас.
— Ничего не понимаю. Вот так вот, ни с того, ни с сего, уйти, не сказав никому ни слова… Ох, уж эти гивейцы! Никак я не могу привыкнуть к этой их поголовной дремучести, что ли…
Анджали Пашупата сокрушённо покачала головой, явно расстроенная полученным известием.
— Кажется, я догадываюсь, в чём причина её ухода, — медленно произнёс я, поглядывая на друга. — Ладно. Мы пойдём, пожалуй. Не будем больше отвлекать вас от работы.
— Эх, дорогой мой Камал! — вздохнула Анджали Пашупата. — К счастью, моей работы здесь гораздо меньше, чем вашей! Ребята! Я прекрасно понимаю, как вам тяжело приходится сейчас, но…
Она не договорила. Оглушительный грохот заставил её оборвать себя на полуслове, и всех нас вздрогнуть от неожиданности. Здание больницы содрогнулось, словно от страшного землетрясения. Со звоном посыпались разбитые стёкла окон, осыпая и раня осколками людей. Громкий детский плач разнёсся по коридорам больницы.