Аховмедская святыня
Шрифт:
— Что это? — указал Витольд Львович вовсе не на ранение, а на рисунки.
— Наколка нательная, — объяснил врач.
— Это ясно, — Меркулов заволновался и отдернул было руку со спасительной марлей, но тут спохватился и прижал ее обратно. — Что она означает?
— Ну это, Ваше благородие, не ко мне. Я в них не специалист. Еще что?
— Да, тело необходимо доставить сегодня вечером Его Высочеству Бруу То Вайлу для соблюдения аховмедских церемониальных обычаев. Адрес я напишу.
— Сделаем. Все документы мы уже подготовили, только вас ждали, то есть человека по вашему
— Ну и замечательно. Позвольте листок бумаги и что-нибудь зарисовать татуировку.
Врач принес ему восковку с огрызком графитного карандаша, и Витольд Львович быстро скопировал рисунок. Мих глянул из-за спины своего хозяина и подивился, насколько похоже вышло — черный круг, а к нему сверху присобачен перевернутый месяц.
— Благодарю вас, — пожал Меркулов руку врачу. Тот в ответ кивнул, замешкался, но протянул ладонь и орчуку.
— Душно там как, — глубоко вздохнул Витольд Львович, оказавшись на улице. Он сложил лист на четыре части и убрал во внутренний карман. — Есть у меня предположение, что один человек может нам пролить свет на этот странный рисунок.
— Ваше благородие… — исподлобья посмотрел Мих.
— Мы же, вроде, договорились без всей это церемониальности.
— А еще, господин, мы договорились, что отобедаем после морга вашего.
— Ах ты, — досадливо всплеснул руками Витольд Львович, вспомнив о данном слове. — Ну пойдем. Вон, смотри, ресторация.
И правда, через улицу на них смотрели витрины «Серебряного якоря». Швейцар при входе недоуменно покосился на босые ноги Миха, но далее оглядел орчука полностью, осмотрел его сопровождающего и открыл дверь. Из-за относительно раннего времени — до обеда было еще далеко — народу внутри почти не было. Лишь несколько богатых студентов, из тех самых повес, которые являются богатыми отпрысками, но каждый день упражняются не в получении знаний, а в спускании родительских денег.
Витольд Львович, полный тревожных дум, сел за ближайший столик, а орчук не без определенных трудностей, заключавшихся в огромных размерах тела, присоединился к нему. Тут же к ним подскочил лощеный официант, с зализанными волосами и вздернутыми кверху тонкими усиками.
— Прошу-с, меню, — вручил он им по картонке и удалился, чтобы издали перешептываться с такими же холуями о странных посетителях.
Миху было хоть и неловко, но он все же постарался обособиться от направленных на него взоров и заправски, точно каждый день на протяжении последних тридцати пяти лет этим и занимался, стал читать картонку.
— Консоме из дичи
— Пирожки: диабль-пай, буше, волованы, гренки
— Филе с трюфелями
— Осетры разварные и лососина
— Зелень
— Жаркое из дичи и индейки
— Эльфарийский розбив с гарниром
— Стерляди паровые
— Фломбер ананасное с маседуаном
— Фрукты
На напитки даже смотреть не стал и без того тошно стало. Нет, конечно, подобное чтение аппетит расшевелило, орчуку даже захотелось попробовать всяких необыкновенностей, но вместе с тем родился страх опростоволоситься. К слову, из всех перечисленных пирожков он знал только гренки, то бишь попросту хлеб с яйцом обжаренный.
— Господин, —
Меркулов согласно кивнул и деланно непринужденным жестом подозвал официанта.
— Любезнейший, мне и моему другу волованов четыре порции, эльфарийского ростбифа… три порции, стерлядей паровых по две и фломбер один. Я сладкого не приветствую, — объяснил Меркулов Миху.
— Апперетиву не желаете? — Склонился над господином официант.
— Минеральной воды, — ответствовал титулярный советник.
Официант несколько скривился, но исполнил все в лучшем виде. А всего через треть часа, когда Мих уже заметно заскучал, началось действо.
Как выяснилось, по две порции Витольд Львович брал орчуку. Лишь волованов, смешных махоньких корзинок с начинкой, удивительно нежных и тающих во рту, взял вдоволь. Хотя Мих и не заметил, как смолотил их. Но то баловство. Вот ростбиф (и с какого ляду вдруг эльфарийский), поданный с зеленью, хреном, капустой и горошком, да еще в двойном размере, уже проходил в желудке орчука по вполне серьезной статье. А за ними еще и стерлядки отправились, опять же, сложенные не раз, благодаря щедрости хозяина. Но вершиной всего обеда стал тот самый загадочный фломбер — крохотная фигулька, но вкуснющая до безобразия.
— Ну что, Михайло, наелся? — Спросил Меркулов, вытирая рот салфеткой.
— Наелся, господин, — больше всего орчуку сейчас хотелось ослабить ремень и развалиться на стуле. — Давненько так не откушивал.
— Вот и ладно. Теперь мы можем ехать в Императорский Моршанский университет?
— А на что он нам?
— Там должен быть человек, который сможет нам помочь, если, конечно, он еще преподает.
И обед, по мнению Миха, уже вполне прошел самым лучшим образом, пока Витольд Львович не стал расплачиваться. Глядя на шуршащие банкноты, к горлу орчука подступил ком, казалось, со всей той едой, которую он проглотил. Уже оказавшись на улице, потомок ордынских кочевников не стал сдерживаться и возмутился.
— Если каждый раз за обед столько отдавать, то и недели не протянешь. Вы, господин, извините, но лучше уж в трактирах, что для «чистой публики», питаться будем. Там, может быть, всяких фломберов не имеется, но хотя по карману все.
— Да, признаться, давно я в приличных заведениях не был, — сконфузился и Меркулов. — Но ничего, будет уроком. Я как в Моршан приехал и у Антонины Леопольдовны поселился, так у нее же и столовался.
— Выжига эта ваша Антонина Леопольдовна, — недобро хмурясь, ответствовал орчук, — поди обворовывала вас как липку?
— Почему же, пятьдесят рублей я ей за постой и еду платил, а двенадцать у меня еще оставалось.
Мих вслух ничего не сказал, но головой укоризненно покачал. О начальнике у орчука уже стало складываться свое мнение. Человек несомненно самых высоких моральных качеств, умный, вон сколько вещей про аховмедцев знает да и про другие народности, а вот по бытейской части — ну чисто ребенок. Его любой облапошит, а Витольд Львович и слова не скажет, потому что не заметит. Вот если его чести коснется, то оно конечно…