Аховмедская святыня
Шрифт:
Ну хоть к вечеру Меркулову полегче стало. Забылся тревожным сном. Изредка проснется, пить попросит, так Мих из того большого чайника, что в хозяйстве господина нашел, и поднесет. Наутро засобирался, но орчук отрезал — никаких походов, даже слова Константина Никифоровича передал о «полном выздоровлении». Витольд Львович было сопротивляться стал, но тут на шум прибежала и карга старая, в лице которой Мих неожиданно нашел самого преданного союзника. Более того, пока хозяйка ругалась с титулярным советником, орчук успел сбегать в трактир и принести самой разной
К вечеру и вовсе случилось чудо — прибыл посыльный от сапожника с большим свертком. Вручил и убежал, будто Миха испугавшись. Орчук осторожно развернул пакет и охнул, даже глаз повлажнел от чувств. Настоящие сапоги, чуть потертые, явно переделанные из старой кожи, намного шире обычных, но настоящие сапоги. Его, Миха. Красота, да и только. Голенище высокое, подобное от чего только можно и нельзя защитит — и от порохового ожога и от удара несильного, опять же, ноги всегда в сухости. Примерил прям так, по-босому. Чуток жмут, но ничего. Бог не выдаст, свинья не съест, разносим. Теперь лишь бы господин быстрее поправился.
Господь будто услышал невысказанную просьбу полукровки. К утру третьего дня Меркулов встал на ноги и с невероятной твердостью в голосе заявил, что полностью поправился. Мих провел проверку, сбегав все в тот же трактир. И глядя, как Витольд Львович с невероятным аппетитом уплетает горку горячих румяных блинов, заедая пирогом с осетриной, пододвинул тому кувшин с квасом и заключил — здоров.
После завтрака, который Витольд Львович назвал «плотным», Меркулов взялся за газету (это было самое странное, но неукоснительное правило господина: даже в период его слабосилия приходилось покупать «Моршанские ведомости»).
— Мальчишка сказал, только напечатали.
— Вижу, — пробежал глазами Меркулов по первым строчкам, и на губах его заскользила мимолетная улыбка.
— Нечто об чем интересном прочитали, господин? — Спросил Мих.
— Вот ведь, двух дней не прошло, а Александр Александрович уже все исполнил. Слушай… «Все ценности были обнаружены на складах, принадлежащих некоему фабриканту Н. Последний объявлен в розыск. В ближайшее время все похищенное будет перемещено в главное хранилище при Моршанском полицмейстерстве и потом уже возвращено в Первый императорский музей».
— Его превосходительство большого ума человек, — согласился Мих, — он и Его высокородие Константин Никифорович.
— А мне, признаться, полицмейстер не нравится. Настораживает он меня.
— Чем же, господин?
— Не могу объяснить, вроде предчувствия.
— Надумываете, Витольд Львович. Я с ним общался мало-мальски, а уж Михайло Бурдюков в людях разбирается.
Меркулов неуверенно пожал плечами, но было видно, остался он явно при своем мнении.
— Ты вот что, Михайло, сбегай
— Это еще зачем, господин? Хороший мундир.
— Вот именно что и мундир. Сбегай, говорю. Хорошо, возьми обычную одежду, не слишком плохую, но и недорогую.
— Так у старьевщиков разве есть дорогая? — Нахмурился Мих, но приказание исполнил.
Через четверть часа стоял перед Витольдом Львовичем в портках и залатанной льняной рубахе, с тоской глядя сапоги — для них он даже портянки заготовил.
— Замечательно, я бы сказал изумительно. Эх, жалко клыков у тебя нет, ну ладно.
— Вы хоть скажите, чего делать?
— Дорогой объясню. Теперь вот что, давай в трактир, возьми водку какую-нибудь.
— Какую, господин?
— Я не разбираюсь, да и какая разница.
— Не скажите, их видов она сколько. Есть ангеликовая, анисовая, бадьяновая, вересовая, зорьная, карлуковая, что чистоты особенная, кориандровая, лимонная, померанцовая…
— Да понял, понял, возьми любую, что покрепче и подешевле.
— Значит, хинную, — кивнул Мих. — Дале что?
— Жди меня на улице у трактира.
Сказано — сделано. Сходил орчук туда же, где давеча завтрак для господина брал, взял бутылку хинной, даже передернулся, представив запах оной, и вышел наружу. Ждал долго, пока не подкатил закрытый экипаж купейного типа.
— Михайло, давай внутрь.
Орчук открыл дверцу и оторопел. Поклясться мог, что голос господина слышал, однако внутри никого не было. Посмотрел на кучера, тот ответил не менее недоуменным взглядом, не понимая, чего полукровка на него пялится.
— Извини, — внутри вдруг обнаружился сидящим Витольд Львович, причем на его лице сияла редкая для вечно озабоченного титулярного советника улыбка, — не смог удержаться. Я вот новую способность практикую.
— Это замечательно, — хмуро ответил Мих, влезая внутрь и с трудом закрывая за собой дверцу. Вышло в купе тесновато. — И давно вы это… полностью исчезать стали?
— Да вот только что. Шел мимо стеклянной витрины и подумал, почему бы нет.
Витольд Львович качнулся от резкого толчка, и экипаж сорвался с места.
— А зачем купе взяли? Бричка дешевле.
— Во-первых, никто не должен видеть, что ты въезжаешь в Захожую слободу. По моей легенде, ты вообще в колясках и каретах не ездишь. А если пешком пойдешь, неровен час на орков полнокровных нарвешься. Я слышал, они орчуков православных не очень жалуют. Во-вторых, чтобы меня не видели. Это тоже немаловажно. В-третьих…
— Что за легенда-то?
— Итак, слушай основное, Михайло.
Говорил Витольд Львович много, но все по делу. Как обычно выходило все у него ладно, Мих бы до подобного сроду не додумался, а Меркулов, светлая голова, — воно что, запросто. И ведь самое интересное, опыта у него в полицмейстерском деле никакого, но все же размышляет здраво, точно по полкам в лавке все раскладывает.
— Самое важное, — заметил он, когда они вкатили уже в Захожую слободу. — Не называй эльфийца эльфийцем.