Аховмедская святыня
Шрифт:
— Да как же этих ушастых пройдох называть еще?
— Эльфариец, эль-фа-ри-ец, — медленно повторил Меркулов. — И еще вот что, откупори бутылку.
Витольд Львович чуть побрызгал горькую на рубаху, потом протянул орчуку. Как не любил Мих хинную, но пришлось сделать несколько глотков. Занюхал успевшей пропотеть рубахой и шумно выдохнул.
— А то пойдешь к эльфийцу с целой бутылкой. Лучше сразу сказать, что из полицейского ведомства. Ну давай, я здесь встану, а ты чуть что, возвращайся.
Витольд Львович постучал, и кучер остановил экипаж. Мих тяжко выбрался и
Вышел Мих на одну из улиц, тут он плохо ориентировался, вроде Лаврушенская, и начал оглядываться. Эльфийцев, точнее эльфарийцев, здесь было в избытке, но надобно было найти подходящего. Этому Витольд Львович тоже научил. Позыркал орчук по сторонам и заметил одного, безобразно толстого, со спутанными волосами, в грязной одежде. Хоть и трезв, но по общим признакам именно сейчас ощущает в себе крайне болезненное состояние. К нему и направился.
— Эльфариец, не знаешь, в какую сторону дом аховмедской делегации, что с человечишками приехали мир заключать?
Сам бы так Мих никогда не сказал. О людском роде орчук никогда пренебрежительно не отзывался. Как бы плохи не были, так он часть их. И пусть говорят об орчьей крови, так и Бурдюковская жила в нем есть. Но это Бог с ним. А вот как заметил Меркулов, сразу бы допустил промашку, назвав длинноухого эльфийцем, за что они уж это прозвище не взлюбили? И теперь, только он нужным приветствием обозначился, длинноухий ноги подобрал, осмотрел его всего, разве что глазами не раздел, уцепился за рубаху оттянутую, где бутылка схоронилась, да ответил.
— Недалече. А зачем же тебе, добрый сын Орды, эти козлоногие?
Про себя Мих усмехнулся — эльфийцы такие: и нашим, и вашим за копейку спляшем, но вместе с тем никого не уважающие. За глаза и его бы назвал зеленокожим болваном.
— Слыхал, работники им требуются моего размера.
С этими словами орчук нарочито медленно вытащил горькую, выбил пробку и сделал глоток. Глаза остроухого надо было видеть. Напоминал он купца, у которого разом решили скупить весь товар в небазарный день. Такая жажда в оном, жуть.
А ведь, кабы не эта злосчастная особенность, то стали эльфарийцы первыми среди прочих и людей. В торговле и законному стяжательству равных им не было, в чем орчук сам убеждался. Но редко кто из длинноухих боролся с пагубной привычкой пьянствовать. Как они только не ополчались на нее. Слышал Мих, что в самой Эльфарии отворотные слова от зеленого зелья придумали, а еще поговаривали, вроде под кожу даже что вшивали, мол, выпьешь и умрешь сразу. Только помогало мало.
Говорили так же, что до того, как эльфийцам проклятущие люди брагу, водку и прочее паршивое пойло открыли, они и внешне были другие. Вроде как рослые, стройные да жили по сотни и больше лет. Конечно, может, и сказки, но Мих подобные рассказы одобрял. Потому что многие беды от попоек происходили.
Были, конечно, и те, кто вовсе дьявольского пойла не употреблял. Такие становились первыми купцами,
— Так скажешь, куда к аховмедцам идти? Или, может, о самих что молвишь?
— Хорошему орку отчего не сказать. Только горло бы промочить.
Бутылка оказалась в цепких руках эльфийца, и тот неторопливыми глотками стал пить хинную, будто настойкой сладкой наслаждался. Миха аж пробрало.
— Хороша, — на четверть «пригубил» бутылку длинноухий. — Аховмедцы, говоришь. Не ходил бы ты туда, сегодня хотя бы.
— Отчего ж?
— Хмельных больно не любят. Палками поколотят или кнутом угостят.
— Да? Вот не знал, — удивленно почесал затылок Мих.
Врал орчук сейчас спокойно. Только дурак полный не слышал, что козлоногие резких запахов на дух не переносят, если только вино горячее, сладкое, так где его в Славии такое найдешь? В другой раз, перед другим прочим, может, и засовестился Мих так врать, но перед ним был эльфиец, к тому же самого дрянного пошиба.
— Смотрю, ты ничего, зря на эльфарийцев наговаривают, — подал бутылку Мих.
Длинноухому только того и надо было, схватил и тут же снова приложился. Уже не такими большими глотками, да и выпил меньше.
— Почему же хороший эльфариец хорошему орку помочь не может. Тем более если это ничего не стоит, — язык длинноухого стал немного заплетаться, а глаза заблестели.
— Да я вот все думал, идти не идти, слышал, не любят их сильно. Одного тут даже недавно зарезали.
— Было дело, — кивнул эльфиец, глядя, как Мих сделал глоток горькой (пить орчуку вовсе не хотелось, но Меркулов наказал себя не выдавать), — вечером шпагой проткнули.
— С чего решил, что шпагой-то?
— Так Элариэль убивца видел, — длинноухий получил бутылку и снова приклеился к ней, — говорит, шел козлоногий. Тут к нему в черном этот метнулся.
— В черном?
— Ага. Весь завернут, хотя погода видал какая. Ростом вроде из наших, только двигается очень уж странно. Вот, значит… — эльфиец удрученно посмотрел на хинную, оставшуюся на донышке, — и глядит Элариэль, на груди козлоногого блестнуло что. Потом уже понял, кончик шпаги наружу вышел. Ну и все… аховмедец завалился, захрипел, а этот, в черном который, юрк — и нету его уже.
— А походка у него не такая, будто подпрыгивает при каждом шаге?
— Я почем знаю? — Эльфиец пожал плечами. Будь он чуть потрезвее, подивился, откуда орчук может знать, как убийца ходит, а теперь лишь отмахнулся. — Я ж не видел. Думается, влезли эти аховмедцы куда не следует…
За те несколько минут, пока они чесали языками длинноухий успел не только почти допить бутылку, но и довести себя до крайне непотребного состояния. Орчуку горькая была поверхностна, все же с его комплекцией упиться такой мерой тяжело, а вот эльфийцу даже с лихвой. Понял Мих, что разговор почти заканчивается.