Аид, любимец Судьбы
Шрифт:
Ата кокетливо хихикнула, теребя выбившийся из высокой прически локон.
«…если я позову…»
– Передай почтенной Нюкте, что звать так громко было необязательно, – тяжело выговорил я. – Я иду.
Брат и сестра – Обман и Злословие – смотрели с неприличным предвкушением. Мом пощелкивал узловатыми пальцами, словно уже кого-то тащил за плечи под землю.
Как торговец едой, у которого досужий покупатель понадкусывал все лепешки с медом, а потом попытался удрать: «Куды?! А платить?»
Куда это ты собрался на войну, Кронид? А расплатиться за ценный совет, который
Пальцы Ананки больно сжали плечо – опасность!
Нет, это пальцы Зевса. Младший сверлит глазами Мома из-под насупленных бровей, а в голосе у него столько меда, что посланцу Нюкты захлебнуться впору. От зависти.
– Мой брат хотел сказать – мы идем. Разве могут любые дела удержать нас от такого визита…
– Да мы уж сколько веков хотели наведаться, – с голоса Посейдона можно было масло сцеживать.
Прошло целых десять тяжелых ударов сердца («Будет! Будет!!»), прежде чем Мом Правдивый Ложью смог опять расплыться в улыбке.
* * *
– Во местечко. И какой ненормальный тут будет жи… да хватит уже пихаться!
Жеребец засопел и поотстал от Зевса: мало ли, вдруг опять локтем в бок прилетит. А Мом-насмешник, сын Ночи, всем затылком выразил, что нет-нет-нет, он ничего не слышал. И вообще, ему не до того: тут торжественная встреча, гостей дорогих провести надо…
Знать бы еще, почему этот гаденыш выбрал путь через Стигийские болота!
Зыбкие тропинки: того и гляди, в трясину нырнут, так и ходят под ногами.
Змеи из-под ног – на каждом шагу. Серые, изумрудные, черные.
Болотные огни – и то непонятно. Может, огни, а может, глаза.
Туман, испарения…
Еще и жильцы сползлись со всех концов: посмотреть на Кронидов. Выстроились вдоль пути и скалят клыки, шуршат хвостами, машут когтями… радуются, заразы.
Не каждый век можно повидать в подземном царстве: Восторг и Ярость!
Восторг – в белом хитоне, синем гиматии, грудь колесом, в волосах – солнце, которого здешние подземелья века не видели. Губы – пурпуром, глаза – звездами: идет, не касаясь болотистой дряни, не пачкая сандалий, вскинув голову. И молчит. Или безошибочно называет местность: вон там еще изгиб Стикса, а вон в той стороне Ахерон, там вон была бы Лета, если бы свернуть, а там вот Коцит… да еще изредка приложит локтем брата – Ярость.
А то мало ли что этой Ярости в голову взбредет. То гидру какую-нибудь пуганет, то змею пнет так, что змея аж под свод взлетит, то в болото ногой провалится – легко провалиться, если так топать! Про Ехидну вот заявил: «Ого, какая образина!» – шепотом, да, но таким громким, что по всем болотам прошло. Идет Ярость: панцирь искусной ковки тельхинов, гиматий морской волной отливает, на руках браслеты звякают… И – во всю глотку:
– Нет, ты подумай… А мог бы спокойно напиваться!!!
В ответ – тихий голос то ли из самого болота, то ли из полутьмы:
– Я с собой вас не звал.
– Зевс, слышишь? Надо было этого бешеного вообще наверху оставить. Связать и в кладовку запереть. Мы б и без него не заблудились.
– Нюкта удивилась бы. Звала одного – приперлись двое других...
Черными
– Ага, как же, он не звал. Потом тебя из темниц Эреба вытаскивать? Или из речки этой горящей? Вообще, кто там знает, что им в голову взбред... Ах, теперь ты пихаешься?!
– Мое дело – что бы ни взбрело.
Чудовища шеи скрутили: с кем это разговор ведется, откуда голос? А, вот, идет какой-то: мало того что весь в темном – так еще и голову капюшоном прикрыл. Позади держится: слуга? стражник? как его по имени-то?
– Аид Сварливый, хо! Деметра все бурчит, что от тебя слова не допросишься, а я так скажу: лучше б ты правда рта не раскрывал. Может тебе того… по нимфам лишний раз пробежаться, авось полегчает?
– Спасибо за совет, братец. По бабам – это у нас ты, я – по делам, а то у нас тут война намечается.
– Заткнитесь оба, – звучит твердый глас Восторга. – Что с тобой такое, Аид? То правда слова не допросишься, а то… сказано вместе – значит, вместе! – и понизив голос: – Долго нам еще?
Мом-насмешник тут же оказывается рядом. В глаза заглядывает преданной собакой. Ах-ах, он нас ведет самой лучшей дорогой, но что уж тут поделаешь, такой мир, вот сейчас свернем, сейчас выйдем из болот…
Зевс улыбается Мому, каким-то слизким тварям и дворцу Гекаты в отдалении – разом. А смотрит все равно на меня.
– Как выйдет.
Если прицепится эта тварь белокрылая с чашкой и пестикой – близнец смерти, тоже мне… дорога покажется длинною в вечность. И до дворца Нюкты доберемся с гудящей головой, будто правда пили до розовых кентавров.
Свернули все-таки на асфоделевые поля. Гипноса не видать, только высокая фигура Убийцы пригрезилась в серо-алой мгле – и тут же сгинула, а Мом задергался, зачастил, что ничего, уже близко, зато как нас встречают!
Да уж, и тут от торжественности никуда не делись. Сонмища теней стянулись со всего подземного мира, в глазах – пустота и отрава Леты; мрачные боги столпились с оружием в руках; Геката – богиня колдовства с неподвижными вуалями на трех лицах. Провожает пронзительным взглядом костяной остов в длинном хитоне – Харон. Вот сейчас проскрипит в лицо: «А ты что тут забыл?» – мне как-то проскрипел…
– Ну… дела, – выдыхает Посейдон. – Тут всегда так?
– Нет.
Сколько я тут бывал за прошедший век? Десять раз? Двенадцать? Все больше из праздного любопытства – посидеть у Белой Скалы, понаблюдать, как бездумно бредут к ней тени мертвецов, как наклоняются они над водами Леты словно и после смерти тоже можно чувствовать жажду, припадают бесплотными губами – и идут дальше уже без страдания, в дурмане полученного забвения. Бродил по скалистым кручам Ахерона и как-то столкнулся с титаном этой реки – простодушным, нещадно лупящим жену. Привыкал к асфоделевым лугам – после пятого или шестого раза уже мог лечь лицом в заросли бледно-желтых цветов без того, чтобы погрузиться в «вечное утешение». Пару раз гостил у Убийцы, в поражающем своей пустотой дворце на западной окраине Эреба…