Аистов-цвет
Шрифт:
И это перебило мои мысли об Уле.
Мы оглянулись, увидели черноволосого человека в гуцульской сорочке и в шляпе, был он среднего роста и средних лет. По вышивке я сразу понял, что этот человек был из Ясиня. Ясиньские вышивки — особенные, как и раховские, как и тячевские, как вышивки каждого закарпатского села. Отличаются даже от квасовских, хоть Ясиня и Квасы совсем рядом. Мне — да не знать этого!..
Янош Баклай уже здоровался и обнимался с земляком. Как мы узнали позднее, он познакомился с ним на итальянском фронте. А дальше, перед самой революцией, их военные дороги разошлись, так что этот человек, по фамилии Молдавчук, не знал
Молдавчук с виду был парень хоть куда. Глаза черные, диким огнем поблескивали, словно у какого-нибудь татарина. Кто знает, может, эти глаза достались ему от того монгольского рода, что забрел когда-то в Карпаты, оставляя и здесь, среди славян, свой след.
На вопрос Яноша, какой же интерес привел его в Мукачев, Молдавчук зыркнул на нас глазами, будто пустил острые стрелы, и ответил:
— Послали меня мои хлопцы разведать, что в мире делается. Сказали: «Иди, Митро, посмотри, уразумей и нам расскажешь, чтоб мы разобрались, что к чему».
И дальше так нам Молдавчук рассказывает:
— Как разлетелась Австрия, мы поняли, что от панов, нотарей и жандармов надо избавляться. Ну и управились с этим. А теперь жмут на нас со всех сторон румыны. Наша партизанка одна их не одолеет. А с кем нам соединиться — не знаем. И это нас очень беспокоит. Когда при Карольи губернатор Августин Штефан к нам шел, мы отогнали его от своего села, не дали ему с народом говорить. А теперь Карольи уже нет, а Штефан все еще при Русской Крайне. И он правит, он председательствует, а того ли ему хочется, что нам? Ведь мы хотим земли панские поделить, леса и полонины панские и кинчтарские [24] людям раздать.
24
Кинчтарские — государственные.
А разве Августин Штефан хочет Украины так, как мы? И почему он раньше тут был губернатором, а теперь, когда в Будапеште, говорят, советское право провозглашено, Штефан, выходит, опять-таки при нем. И что это за правда, если такие, как Штефан, при ней? Вот я и подался на разведку, как все это понимать и с кем нам быть. С неправдой, говорят, если в свет пойдешь, назад не вернешься. А мы хотим жить на своей земле и радоваться. А вы, хлопцы, куда идете, что хотите здесь делать?
— А мы как раз и приехали из Будапешта разъяснить людям, что оно и как. И выходит, выпало нам, Митро, тебе первому это рассказать, — улыбаясь, говорю я этому Молдавчуку. — Так что ты, человече, можешь сказать себе, что тебе повезло. И мы себе это скажем. Только с поезда сошли и уже можем свою агитацию вести. Но сначала хотим знать больше, что там у вас получилось, как вы управлялись, когда Австрия развалилась. Тогда будем знать, что на это говорить.
И пока эта длинная мукачевская улица от станции к центру города тянулась, Молдавчук рассказал нам, как все у них вышло.
Когда вернулся он с фронта в свое село, тут уже молва шла по всем горам — о том, как народ хочет дальше жить.
Каждая волна в потоке Лазовщина и в Черной Тисе словно передавала о том следующей,
Это было в конце восемнадцатого года, когда осень так расцветила горы вокруг, чтоб люди на всю жизнь запомнили, какой день настает в их жизни. Нет уже цисарского права! Но какое же, какое должно прийти взамен?
Он собрал парней, что вернулись из войска. И они в один голос сказали: «Чтобы в жизни человеческой была красота и правда, надо прежде всего выгнать с гуцульской земли всяких панов, нотарей и жандармов».
К такому доброму делу хлопцев с ружьями все больше пристает. А кое-кто из панов и нотарей, как услышали про такое, сами бросились наутек.
Не удерете — побьем вас здесь. А все земли, леса и полонины панские и кинчтарские меж людьми поделим. Так должно быть, этого народ хочет. И это уже сделано в России. Сам Ленин стоит там у этого дела. Так почему бы не сделать такого и здесь.
Но видит Молдавчук, что к этому народному движению в их селе руку протягивают богатые хозяева, такие, как Климпуши и Кочуряки.
«Будем создавать с вами свою Гуцульскую республику», — объявили они.
Как это? Да ведь Молдавчук и все такие, как он, спину гнули у них, а теперь пойдут с ними в одной паре? Да ведь они на людском труде и разжились. Не хотим, чтобы Климпуши и Кочуряки в то дело свой нос совали. Мадьярское панство выгоняем и своего нам не надо.
А Молдавчуку на эту речь его родич и некоторые другие люди такое говорят: «Главное сейчас — от мадьярщины избавиться. А Климпуши и Кочуряки тоже этого хотят. И они люди ученые. А вы что? Знаете, как в лесу дерево раскряжевывать, овец пасти, плоты спускать и ружье держать. Как будете без таких, как Климпуши, управляться, канцелярии свои вести? И не под силу нам сейчас расправиться с мадьярскими панами, жандармами и со своими разбогатевшими хозяйчиками. Но есть у нас о том своя думка. А пока надо делать, что можем, что удастся. Свет еще не кончается, на все придет свое время».
Слушают такое хлопцы, а сами еще не сообразят никак, куда Климпуши и Кочуряки могут это дело повернуть. Не так ли, как позднее сделали панки Бращайки в Хусте?
Люди, что съехались со всего Закарпатья на то вече, в один голос говорили: хотим со своими братьями, с Украиной воссоединиться. И имели в виду ту Украину, которую Ленин провозгласил. А они понаписывали в протоколе, как сами хотели.
И не в Киев, освобожденный большевиками, поехали отвозить эту народную мольбу. Тех выборных, что должны были волю закарпатского люда передать, Бращайки всяким обманом отвезли в Станислав к панам Голубовичам и Петрушевичам. «Просим, берите, соединяйте нас с Галичиной».
Так оно и вышло, так и обернулось.
Но разве ясиньские хлопцы могли постичь своим взором, как получится дальше с маленькой Гуцульской республикой. А она уже набирает свое войско, и хлопцы уже там. Как взяли ружья в руки, то знают, что они на панов, на нотарей и мадьярских жандармов. И к этому у них есть охота, и это им удается.
И тут железнодорожники привезли слух, что в Ужгороде объявилась какая-то «Народная рада».
Хотите знать, что это такое? Это съехались попы да всякие интеллигентики и понаписали, что должна быть Подкарпатская Русь в границах венгерской державы.