Академия "Алмазное сердце"
Шрифт:
— Никогда! — расхохотался Гаррет, сверкая недобрыми глазами. — Никогда, слышишь ты, лжец и трус?!
— Ты поплатишься за свою дерзость! — взревел Корнелиус, багровея до самых бровей и яростным движением рук отправляя своих каменных истуканов вперед. — Убейте их всех! Затопчите их всех!
Неспешно, неповоротливо двинулись каменные истуканы вперед. При малейшем шевелении с их плеч сыпались каменные и металлические осколки, словно с тысячелетних гор. Красивые каменные узоры, в которые превратились золотая вышивка и кружева, лопались, когда на каменную ткань ложились морщины и складки,
От первого же удара тяжелой пяткой все подскочило — и студенты, едва удержавшись на ногах, и сами каменные исполины, — и шахматный пол разрезала глубокая трещина. Гаррет, в которого был направлен удар, успел увернуться и оттащить в сторону зазевавшегося Джона, второй удар каменной тяжкой ноги пришелся по пустому месту и проделал в каменному полу огромную яму.
Дерек, мгновенно трансформировав техноброню в крылья, взлетев вверх и черной птицей заметался перед лицами истуканов, мешая им высматривать жертвы под своими ногами, но, кажется, от его действий проку было мало. Он был один, а истуканов много.
Демьен подхватил на руки спасенную девушку и удирал вместе с ней, но ноша заставляла его быть не таким проворным и не таким изворотливым. Пару раз ему удалось увернуться, и он даже успел отбежать на удачное расстояние — примерно в пару великанских шагов, — но долго ему было не продержаться, это было ясно как день.
И надо всем этим хохотал, как ненормальный, Корнелиус.
От страха Уна и пошевелиться боялась, и, увидев над собой занесенную каменную ногу, просто замерла, как парализованная. От первого же сотрясения пола она упала, и все происходящее наблюдала полулежа, с изумлением, отказываясь верить в происходящее.
Нога, занесенная над нею, двигалась медленно, Уна успела бы увернуться, но странное оцепенение не отпускало ее. Время словно замерло, и она успела пересчитать все гвоздики на подошве занесенного над ней сапога, и узор, вырезанный в подошве — красивый единорог, вставший на дыбы.
Грохот и звон осколков вдруг стихли, стало оглушительно тихо — так, что в ночной тишине стали слышны песни цикад где-то далеко, — и Уна вдруг сообразила, что истукан на самом деле замер, застыл с нелепо задранной ногой и опустить ее не может.
А в небе над каменными головами носятся, поблескивая сверкающими боками в лунном свете, Небесные Иглы, и по разбитому, искрошенному, покрытому трещинами полу идет Аргент — неторопливо и спокойно, словно великая битва, произошедшая здесь, с высоты полета ему показалась всего лишь забавной шахматной партией.
— Хорошая попытка, — заметил Аргент, останавливаясь возле Уны и подавая ей руку. Он не смотрел на нее, и его спокойствие, его протянутая ладонь испугали ее больше занесенной над нею ноги каменного исполина. Весь его вид — безупречный, опрятный, приглаженный, — словно говорил ей: «А с тобой я разберусь позже». И это угнетало девушку больше, чем перспектива смерти… Наверное оттого, что она не до конца поняла во что они только что ввязались и как это опасно.
Но когда она вложила свои пальцы в ладонь Аргента и ощутила его тепло, осознание всего происходящего
От того, что Аргент обездвижил его воинство, у Корнелиуса случился прямо-таки припадок, он разразился потоком нечленораздельной драни, хрипя и брызжа слюной.
— Я великий некромаг! — орал он, бессильно потрясая кулаками. — Я велик настолько, что Вседверь дает мне все, что я попрошу! Я!..
— За тебя, — веско произнес Аргент, перебив словесный поток Корнелиуса, — всего лишь много заплатили. А величия в тебе нет; не льсти себе и не питай ложных иллюзий. Ты — ничто. А я, — его голос загрохотал от давно сдерживаемого гнева, — великий техномаг. Или что, — Аргент усмехнулся, — ты думал, что я только и гожусь на то, чтобы красивый костюм носить?
Аргент вытянул вперед руку, его пальцы хищно сжались, словно стискивая что-то. В тот же миг наверху жалобно заскрипело, застонало, и один из колоссов вдруг причудливо смялся, изогнулся, словно он был из мягкого теста, а чья-то невидимая рука стиснула его, сплюснула и деформировала, превратив в бесформенный ком.
Второй рукой Аргент указал на другого, каменного колосса, и у того с хрустом оторвалась огромная голова, по груди его с легким каменным перестуком скользнули обломки. Пальцы Аргента, подрагивая от гнева, сжимались, и каменный колосс крошился, разваливался, словно пересохшая на солнце глина.
Руки Аргента дрожали от напряжения, но все каменные и металлические воины Корнелиуса разрушались, разламывались, распадались, как карточные замки, превращаясь в кучи щебня. От напряжения вибрировал каменный пол, и Уна увидела, как прямо перед ее лицом маленький камешек задрожал, подпрыгнул и завис в воздухе, чуть покачиваясь, словно кто-то поднял его на нитке.
Воины Корнелиуса разрушались, но их каменные осколки не достигали земли, Аргент держал всю эту неимоверную каменную и металлическую массу в воздухе, чтобы ненароком не зашибить кого-нибудь.
Корнелиус тоже решил действовать. По его велению открылась Вседверь, ее солнечный проем засиял прямо за его спиной, и оттуда снова начали выходить его двойники, со шпагами наперевес, готовые атаковать всякого. В несколько секунд их вновь стало много, неимоверно много, и некоторые из них снова начали увеличиваться в размерах. Казалось, этому безумию не будет конца, казалось, что Корнелиус просто завалит весь мир копиями самого себя, растопчет и погребет всех и вся под камнями и телами, но у Аргента на то были свои планы.