Академия чаросвет. Тень
Шрифт:
– Ронда.
– Мэди, – представилась я в ответ.
– Если бы я захотел, чтобы у меня в библиотеке воняло псиной, то завел бы щенка! – заявил Расмус.
– Вот и заведи, очень успокаивает нервы. У меня кстати есть песик, могу привести на пробу.
– У Баса есть собака? – удивилась я.
– Веник, – кивнула Ронда. – Та еще тварь. Обошел мою Шеру на последней полосе на пятнадцать секунд. – Заметив мое недоумение, пояснила: – На твареводстве.
– От тебя потом несет! – разорялся Расмус. – Что ты тут торчишь целыми
– А ты меня не нюхай, а дай книжку!
– Ты еще прежнюю не вернул!
Вздохнув, я достала книгу из сумки и пошла к ним. Услышав звуки возни, ускорила шаг. Расмус стоял в дверном проеме, цепляясь руками за косяк, а Бастиан пытался сдвинуть библиотекаря с места.
– Это я взяла книгу без спроса, – сказала я, и они замерли и повернулись ко мне, взъерошенные, как два петуха.
На Расмуса я посмотрела мельком, а потом мой взгляд прикипел к Бастиану, подмечая детали: осунувшийся, лохматый, под серыми глазами круги. На этой неделе он уходил еще до того, как я просыпалась, и возвращался поздно, а может, и вовсе ночевал не дома.
– Прошу прощения, – добавила я и, подойдя ближе, взяла Расмуса за руку и вложила в нее книгу. Бастиан смотрел на меня, не отводя глаза, с таким жадным отчаяньем, что я, не выдержав, добавила: – За все. Я не могу рассказать, почему так вышло, с Монтегой. Но я не хотела.
Развернувшись, я быстро пошла прочь, боясь ляпнуть что-то еще или того хуже – кинуться Басу на шею.
***
Облегчение было таким сильным, что Бастиан прислонился к стене, чтобы не упасть.
Найрин пустила сплетню о Мэди и Кейдене по всей академии, Монтега ходил с видом победителя, и Бас не знал, что и думать.
«Они бы переспали, – так сказала Найрин. – На грязном вонючем ковре».
Строк зазывал его на свои собрания, но, побывав там один раз, Бас нашел кучу причин больше не ходить. В доме профессора все было каким-то липким, засаленным, Бас не хотел представлять там Мэди и одновременно не мог перестать этого делать.
Но она не хотела. Это меняло все. Монтега что-то придумал. Пусть не чары, что-то другое, хитрая сволочь.
Бас похлопал Расмуса по плечу, разгладил примявшийся во время их нелепой потасовки пиджак. Библиотекарь сердито взмахнул руками, пытаясь оттолкнуть Бастиана, и поправил очки, которые сползли и на миг обнажили страшные шрамы и выжженные глазницы.
Во время поездки в Альваро Бастиан аккуратно выведал у Мэди кое-какую информацию. Она оказалась скрытной, его тень, и всячески ускользала от расспросов, но все же ему удалось узнать, что она круглая сирота, и родителей своих не помнит. Но кто-то из них был чаром. Куда вероятнее, что отец.
– Чего на меня пялишься? – неприязненно спросил Расмус, прикрываясь книжкой Мэди словно щитом.
– Ищу сходство, – признался Бастиан. – Если бы я предъявил Мэди ее папашу, мне был бы мощный плюс.
– Считаешь, я мог бы бросить своего ребенка?
– Я понятия
– Потому что не хочу, – сказал он. – Все ваши дома – фальшивка.
– А какой дом настоящий? – спросил Бастиан. – Седьмой?
Губы Расмуса растянулись в улыбке, а потом он вдруг подался вперед и прошептал:
– А с чего ты взял, Себастиан Альваро, что он седьмой, а не, скажем, первый?
***
– Вот такие дела, Артирес, – вздохнул Плурий, поглаживая бороду снова и снова, как будто у него на груди пригрелся белый пушистый кот. – Катастрофа на ровном месте.
– Не на ровном, – скрипучим голосом возразил второй оракул, имени которого Артирес Альваро не помнил, а может, никогда и не знал. – Всегда есть причина. Кто-то нашел фатаруг, не иначе. А задело всех.
– Все пророчества исчезают, – скорбно сказал третий, самый молодой. Его борода оставалась черной, и лишь в центре струился ручеек седины. То ли пытаясь казаться старше, то ли по другой причине, он многозначительно хмурил брови и говорил важно и неторопливо: – Буквы тают на старых пергаментах без следа. Мы стоим на краю пропасти.
– Не нагнетай, – поморщился Плурий. – Нити не рвутся. Они плетутся по-другому. Что-то как-то да будет.
– Вот именно, – проскрипел старый. – Как-то. Что-то. Мы оракулы или дерьмо собачье? Надо искать фатаруг. Он должен быть забористым и крайне маловероятным и, учитывая новый узор, – в Сумерках.
– Почему там? – спросил Артирес.
– Оттуда эта зараза и лезет, – сурово сказал третий. – Темная кровь сочится отравой из ночи. Не вывели под корень в свое время…
– Пойдем, покажу, – предложил Плурий, взяв его под локоть как старого друга. – Глава дома Альваро имеет право знать.
Он провел его в центральный зал, где хрустальные стены возносились до самого неба. Свет искрился на гранях колонн, отражался в полу, и Артирес прищурил глаза от слепящего блеска и поморгал. А потом посмотрел на великое полотно судеб.
Узор менялся прямо у него на глазах. Переплетался орнамент, идущий по краю, плыли строки, символы шести великих домов, раньше симметрично расставленные по краям, смещались вниз. А по центру уже угадывался силуэт птицы, раскинувшей крылья над остальными домами.
– Вот, значит, как… – пробормотал Артирес, разглядывая знамение, на котором черный пес лежал у птичьих ног.
– Даже не знаю, как это трактовать, – вздохнул Плурий, указав на пса. – Надеюсь, дом Альваро не будет повержен.
– Надеюсь, – согласился Артирес.
Он ясно видел, что к чему: пес скалил зубы, готовый порвать любого, но защитить свое.
Так было прежде, так и останется. По коже побежали мурашки, и волосы на руках встали дыбом. Куда бы Себастиан ни влез – он его сын. А значит, если придется, дом Альваро поднимется на его защиту.