Академия под ударом

Петровичева Лариса

Дама зарозовела прекрасным лицом, потом всмотрелась и кокетливо спросила:

— Ах, вы ведь Маттео Аруни? Великий живописец?

Художник снова приподнял шляпу.

— Несчастный Маттео Абруни, вы хотите сказать, — ответил он. — Я надеялся, что в этих краях меня посетит вдохновение, но увы! Кислые ягоды, такое же кислое вино… надеюсь, в столице все будет намного лучше.

— О, я тоже надеюсь! — воскликнула дама. — Его величество Эдвард организует осенний бал!

Художник махнул рукой.

— Меня

более интересуют интерьеры дворца, с точки зрения живописи. Приятного путешествия, миледи! — и уже мальчику, который возился в купе: — Бруно! Невыносимый мальчишка! Где капли!

— Несу, м’лорд! Несу!

За полчаса до того, как художник и его нагруженный вещами спутник появились на перроне, Базиль вышел из дома и протянул Оберону две серебряные пластинки, исчерченные рунами. Весь его потрясенный вид так и кричал о том, что Базиль только что совершил нечто невероятное — и уже придумал, как поставить это себе на службу.

— Вот! — сказал он. — Чтобы запустить, жмите на руны. Чтобы остановить — просто проведите по гладкой стороне.

Он едва не приплясывал от нетерпения, и Оберон его прекрасно понимал. Ему даже стало жаль артефактора. Создать такую вещь и потом не суметь ее использовать.

Еще месяц назад Оберон пристрелил бы Базиля. Никто не удивился бы его смерти — у таких людей всегда имеются доброжелатели, которые так и жаждут всадить им пулю в лоб. Но теперь все изменилось. Он и сам не понял, как Элиза сделала его другим, но этот другой человек нравился Оберону намного больше.

И он приготовил для Базиля кое-что приятнее пули.

Оберон подбросил артефакт на ладони, представил того, о ком рассказывала Элиза, и нажал на руны подушечкой большого пальца. По голове мазнуло прохладным ветром, пахнущим машинным маслом и пылью, Оберона слегка качнуло, и он вдруг увидел себя со стороны: мальчика лет двенадцати в поношенном костюме подмастерья. Длинные темные волосы были заплетены в косу, широкий рот улыбался от уха до уха, а глаза блестели, обдумывая очередную каверзу.

Элиза ойкнула, рассмеялась, зажала рот ладонями.

— Да! — воскликнула она. — Это Бруно! Просто идеально!

Базиль даже присел на скамеечку. Некоторое время он смотрел на Оберона и не видел его, и торжествующая улыбка на его губах была безумной. Затем Базиль расхохотался и воскликнул:

— Ну и ну! Вот так схема! Работает, чтоб меня черти драли!

Элиза осторожно нажала на руны, и вокруг нее на мгновение сгустился серебристый туман. Когда он рассеялся, Оберон увидел перед собой почтенного джентльмена, который маскирует лысину, зачесывая на нее рыжеватые волосы, и носит дорогой костюм даже в глуши. Джентльмен убрал артефакт в карман и уверенным, чуть хриплым голосом произнес:

— Бруно, несносный мальчишка!

Что ты стоишь? Где мои капли?

Базиль даже глаза потер и выдал фразу, которая высоко оценила новые артефакты — правда, исключительно нецензурно. Оберон усмехнулся и потянулся к их саквояжам, которые сейчас приняли вид сумок и тубусов.

— А у меня тут для вас кой-чего есть, дяденька, — заметил он, щелкнул замком и вытащил из саквояжа круглый шарик из бейнского мрамора, окутанный заклинаниями. Шарик подпрыгнул на его ладони, метнулся в сторону Базиля и ударил его в лоб.

Базиль качнулся и какое-то время оторопело смотрел на Оберона, словно никак не мог понять, что с ним происходит. Оберон мог бы ему объяснить, что этот шарик полностью стирает воспоминания обо всем, что случилось в этот день, но, разумеется, не стал. Вскоре взгляд Базиля прояснился, и он нахмурился и гневно воскликнул:

— Вы кто такие?

«Отлично! — обрадовался Оберон. — Он нас не узнает!»

— С вами все в порядке, сударь? — церемонно осведомилась Элиза. Базиль одарил ее мрачным взглядом и ответил:

— Было, пока вы не приперлись. Чего надо?

Элиза важно вскинула голову. Оберон едва не рассмеялся — настолько чванливым и заносчивым выглядел великий художник.

— Мы испугались за вас, — ответила Элиза. — Вы сидели здесь в обмороке, а теперь еще и хамите нам. Бруно, негодный мальчишка, что ты стоишь? Бери вещи, идем!

— Иду, м’лорд! — воскликнул Оберон и сгреб в охапку сумки и тубусы. — Сей секунд, м’лорд!

И Элиза с видом обиженной добродетели пошла к калитке, бросив через плечо:

— Вот и помогай после этого людям! Не делай добра, не наткнешься на брань!

— Валите! — напутствовал их Базиль и, со стоном поднявшись со скамьи и держась за голову, поплелся к дому. Когда Оберон и Элиза вышли со двора и побрели в сторону станции, то Оберон позволил себе рассмеяться.

В купе он снова набросил защитный полог — мало ли, на всякий случай, и Элиза, устало откинувшись на спинку дивана, призналась:

— Я ужасно по этому соскучилась. По всем этим светским разговорам, пустякам. По ценам на платья, балам…

Оберон понимающе кивнул. Посмотрел на себя и увидел, собственно, привычного себя, Оберона Ренара, охотника на порождения тьмы — а в зеркале на двери купе по-прежнему отражался юный Бруно.

— У тебя прекрасно получилось, — одобрительно произнес он. — Этот Маттео Аруни действительно такой?

Элиза улыбнулась.

— Да, он очень неприятный тип. Отец как-то заказал у него мой портрет, и я обрадовалась, когда все закончилось. И он так гонял этого мальчика, Бруно…

— Я не обижаюсь! — махнул рукой Оберон. — Этот Бруно действительно дурачок или просто делает вид?