Академия тишины

Летова Ефимия

И даже о том, что я осознала: геометрически выверенные, правильные плетения проклятия адьюта напомнили мне плетения Ларса. Только у Ларса-то его магия не наложенная, не внешняя! Вроде бы… Но такая же странная, неестественная, иная — по крайне мере, внешне, нежели у того же Габриэля или Джеймса. И я не знала, как и чем это объяснить, ведь магию, в отличие от проклятия, нельзя "наложить", с ней можно только родиться.

Кажется, мне стало легче, гораздо легче — и я улыбалась сквозь слёзы, и даже что-то обещала Габриэлю, такому встревоженному,

слишком напряженному после моего путанного потока почти бессвязных слов, которым долго не давали воли. Габ меня… не осуждал. Тоже злился, тоже беспокоился — но не осуждал, и это было прекрасно. Кажется, я обещала ему больше никуда не ездить, и кивала в ответ на его обещания решить вопрос с моими поездками. Что он мог решить? Но всё же частично меня отпустило, и если бы не тот эпизод в лесу, наверное, сейчас я чувствовала бы себя счастливой.

Как глупо, что я не решалась поговорить с ним раньше.

***

"Адептка Ласки, задержитесь", — профессор Элфант, ни на кого не глядя, нацарапал мелом на доске три обычных слова, и — для всех остальных во всём демоновом мире — в этом не было ничего особенного. Несколько дней назад он просил задержаться Джарда и Бри.

Ничего особенного.

Я тоже не поднимала глаз. И у меня не было сил на открытый демонстративный бунт. Зато было море стыда и смятения. И толика предвкушения — тоже. Это было мерзко, но и отрицать ее я не могла.

"Забери меня, — взмолилась мысленно. — Габ, догадайся, придумай что-нибудь, найди причину, забери меня отсюда, пожалуйста… Кто-нибудь, заберите меня!"

Габриэль обернулся, но сэр Джордас, будто почувствовав мою беззвучную жалкую мольбу, сделал шаг вперёд — и встал между нами, разрывая зрительный контакт, заслоняя меня собой. И я, совершенно свободная, осталась сидеть за своей партой, словно у меня ноги вросли в землю.

Адепты безо всякой спешки выходили из аудитории по одному, по двое. Молча, как и положено.

А мне хотелось закричать, схватить Габриэля за руки и не отпускать. И чтобы он не отпускал меня.

Но Габриэль собрал вещи и вышел. Возможно, он обернулся ко мне снова, и даже не раз, и не два, но сэр Джордас так и стоял рядом с моим столом стерегущей добычу рысью. И я стала рассматривать собственные коротко остриженные ногти, гладкую поверхность парты, а внутри меня словно неслась с горы взбесившаяся лошадь, всё ускоряясь, тикали часы, качался, всё быстрее и быстрее, тяжёлый маятник, живот сжался и воздух заходил в лёгкие с очевидным трудом.

Никого, кроме меня и профессора, в аудитории не осталось. Впрочем, вру. Чувство обреченности было огромным и вполне тянуло на отдельного персонажа.

Рука профессора Элфанта коснулась затылка, взъерошивая волосы, по которым с лёгким треском бежали огненные всполохи, снимая печати:

— Джейма. Что касается того, что тогда произошло… Я был немного не в себе, вы, я думаю, это поняли… Ты это поняла, в общем…

Я закрыла глаза, и мучаясь, и наслаждаясь прикосновением его

руки — примерно так, как приговорённый к казни любуется сверкающим на солнце лезвием занесённого над головой топора.

— Прекратите.

…а я-то думала, что выражение "предательство тела" — просто напыщенная фразочка из дешёвых книг, которые я иногда читала на хуторе в старших классах школы. Тогда это казалось приторной чепухой. Но как же точно!

Мое тело меня предаёт.

Моя магия меня предает.

Огонь торжествует.

Сэр Джордас наклоняется, обрывая себя же на полуслове, и целует меня так глубоко, так влажно и жадно, что дышать нечем, да и незачем. Его вкус — с дымной горчинкой. Губы. Ухо. Шею. И его огонь еще ярче. Втягивает губами, прикусывает зубами кожу.

А если следы останутся? Останутся…

Залечит.

— Прекратите!

Не знаю, что во мне выкрикивает этот слабый протест. Но он есть.

"Последний бастион", — хмыкнул бы Джеймс.

— Не трогайте меня.

— Не могу, Джейма.

— Не надо… Ну, пожалуйста. Ну, не надо…

***

Я еду в столицу почти как на праздник. Если бы было можно, бежала бы все пять часов поездки впереди экипажа. Мэй косится с сочувствием.

Догадывается о чём-то?..

Плевать.

Да, я обещала Габриэлю туда не ездить больше. Но в свете всего моему обещанию — грош цена.

Мне самой — грош цена.

Мэй оглядывает небольшой саквояж, который я держу в руке, уже не так отстранённо, как смотрела на меня раньше. И я вдруг обнимаю её и шепчу прямо на ухо, хотя где-то внутри ещё сомневаюсь, что поступаю правильно:

— Мэй… Мэй, может быть, так случится, что сегодня вечером ты будешь возвращаться одна. Если так произойдёт, скажи… скажи Габриэлю, что я просила ему передать: со мной всё нормально. Всё в порядке. Я сама… Сама решила, вот.

И не надо меня искать.

Глава 60

Разумеется, в дороге я несколько поостыла. Мэй дремала, закутавшись в плащ, а я боролась с желанием разбудить её и попросить снова меня усыпить. Потому что ощущать себя камушком, несущимся с горы, — так себе удовольствие.

Как я вообще умудрилась попасть в такую дурацкую ситуацию?!

До того, как я встретила Габриэля, я ни к кому не испытывала физического влечения, имелось несколько мальчишек в школе и не хуторе, которые мне нравились и которых я со смехом обсуждала с Ларсом, но это было совсем иное чувство, не то влечение.

Теперь я запуталась — и в чувствах, и в ощущениях, и в мыслях, и в себе в целом. Отец и тётушка не были теми людьми, которым можно было легко задавать такие личные вопросы, а в прочитанных мною книгах перед героинями никогда не вставало такого выбора. Они влюблялись и шли к своим избранникам, как корабли сквозь бури, целиком подчиняясь своему сердцу. Впрочем, с сердцем-то я как раз была заодно. Но то, что, как оказалось, меня может тянуть одновременно к двоим, хотя и по-разному, было просто… подло.