Академия Высших: студенты
Шрифт:
– Этого не может быть, – сказала мама. – Ты же понимаешь, ты учишь астрономию.
Сигма послушно кивала, и даже пару раз перечитала объяснения, почему люди не могут видеть разный цвет звезд – спектральные классы, длина волны, скорость излучения, все дела. Но каждую ночь она смотрела на звезды, и звезды подмигивали ей.
Здесь небо было совсем другим.
Если выйти из коттеджа, но пойти не по улице, а обойти его справа, по узкой тропинке между двумя одинаковыми домиками, и следующими двумя одинаковыми домиками, в общем, если пройти студенческий городок насквозь, то упрешься в стену, которой он обнесен. Стену из красного
В ширину стена была около метра, а в длину – весь периметр студенческого городка, за вычетом четырех ворот. Стена не производила впечатления какой-то серьезной защиты, но Сигма не сомневалась, что в случае чего стена себя еще проявит. Здесь многое из того, что казалось простым и обычным, потертым и старым оказывалось на самом деле могущественным, полезным и головокружительно современным. Как старый заброшенный яблоневый сад рядом со стадионом, который на самом деле был сложным гидропонным симбионтом.
Сигма приходила на стену посидеть и посмотреть на звезды. Это можно было бы сделать и возле коттеджа. Но там любой проходящий мимо мог ее увидеть. И к тому же на стене почему-то было особенно тихо, а звезды казались намного ближе.
Дома небо было черным. Чернильно-синим после заката. Здесь же закат не растворялся в синеве, а наливался багровым. Сумерки были цвета венозной крови. Ночное небо отливало запекшейся. Но звезды оставались разноцветными. Только теперь Сигма знала, что действительно видит их такими, какие они есть. Обычные люди не могут, мама была права. Но вот чего мама не знала, так что ее дочка давно перестала быть обычной. Точнее – и не была ей никогда.
Сигма брела по стене, выбирая место, где бы сесть. Один сектор казался совсем темным – ни в одном из коттеджей не светились окна, не горели над воротами синие фонари в ожидании жильцов. Видимо, выделили для первокурсников, решила Сигма. Их курс год назад тоже поселили всех вместе, рядом.
Сигма дошла до темного участка, сняла жилетку и бросила на стену, а потом села на нее и подняла голову к небу. Разговаривать со звездами не так уж глупо, как думала ее мама, но сейчас… сейчас Сигме было нечего им сказать. Поэтому она просто смотрела. Голова была не как бомба перед взрывом, но это еще не значило, что Сигма в порядке. Ей казалось, что ее голова – как корзина, заполненная мусором, а она должна положить туда много полезного, но для этого мусор сначала надо выбросить. Или хотя бы утрамбовать. Увы, тревога никак не хотела утрамбовываться. Сигма не хотела, чтобы ее исключили. Сигма боялась математики. И эти два чувства разрывали ее пополам. Сигма представила, как они стоят за ее спиной: страх слева, а нежелание уходить – справа. И громко дышат ей в ухо. Хотя… Кажется, слева действительно слышалось чье-то дыхание. Сигма медленно–медленно, будто была водой, развернулась налево. На краю стены, буквально сразу за ее спиной кто-то сидел.
– Привет, – сказал этот кто-то, едва понял, что Сигма его видит. И его голос Сигма узнала.
– Привет, Мурасаки, – сказала Сигма. – Здесь что, нет других мест посидеть в одиночестве?
– Вот и
– А я должна тебе каждый день присылать отчет?
Мурасаки вздохнул.
– Мне казалось, мы договорились.
– Нет! – отрезала Сигма.
– Тогда давай договоримся сейчас. Каждый день ты присылаешь мне отчет. Какие темы изучала, какие задачи решала. И решения задач тоже присылай. Какие вопросы появились.
Сигма посмотрела на небо. Каждый вечер? Описывать ему свой день? Не много ли он хочет? Столько времени впустую тратить на эти отчеты придется!
– Слушай, а может давай сделаем проще? – предложила Сигма.
– Как?
– Просто будем встречаться здесь каждый день и я тебе буду обо всем рассказывать? – как ни старалась Сигма, яда в голосе оказалось слишком много. Даже такой самовлюбленный красавчик, как Мурасаки, его почувствовал и вздохнул.
– Ты так говоришь, будто я напросился тебя подтягивать по математике. А я не напрашивался. Но в данный конкретный момент от тебя зависит мое будущее. А своим будущим я дорожу.
Он поднялся – Сигма снова удивилась, как легко он двигается: без подготовки, без малейшего усилия, как будто ему не знакомы законы инерции или что там еще ограничивает наши движения – сделал несколько шагов и сел рядом с Сигмой, плечо к плечу. Она почувствовала его тепло, это было так непривычно, почти больно, что от неожиданности у Сигмы перехватило дыхание. От Мурасаки пахло немного пылью, немного полынью и немного еще чем-то горьким. Но от него совсем не пахло человеком. Может, и от меня не будет пахнуть человеком к четвертому курсу, с грустью подумала Сигма, но отодвигаться не стала.
– У тебя осталось в прошлом что-то плохое? – спросила она.
– Я думаю, – тихо ответил Мурасаки, – у всех нас в прошлом осталось что-то плохое. Иначе бы мы так не цеплялись за Академию и свое место в ней.
– Я почти с ним простилась, со своим местом – вдруг призналась Сигма. – Мне Констанция Мауриция так и сказала, что переводить на другой факультет меня бессмысленно. Математика нужна везде. Мол, мы тут не тарелки из глины лепим.
Мурасаки тихонько рассмеялся.
– Она всем про тарелки говорит. Как будто это самое позорное занятие на свете. Не волнуйся, – он вздохнул. – Если хочешь знать, я тебе даже завидую.
– Почему?
– У тебя простая и понятная цель на сентябрь. Просто выучить математику и сдать экзамен. А у меня… – Мурасаки пожал плечами, и Сигму снова окатило запахом пыли, полыни и горечи, – поди пойми, чего она от меня хочет. Сказала «научись выстраивать коммуникации, держать дистанцию, разделять деловые отношения и личные…» Как она будет это проверять?
Сигма рассмеялась.
– Для начала отодвинься от меня.
– Что?
– Ну отодвинься. Держи дистанцию, – она захохотала.
Мурасаки не поднимаясь попробовал отодвинуться, но Сигма крепко схватила его за локоть. Мурасаки мог бы вырваться, конечно, но не стал.
– Вот и пойми, как тут выстраивать коммуникации, – пробурчал он, – когда то говорят «отодвинься», то за локоть хватают.
– Не хочу, чтобы ты себе отморозил что-нибудь. Стена холодная, – она отпустила его локоть. – Это была шутка. Я тоже умею шутить, знаешь ли.
– Я заметил… за утренним кофе, – отозвался Мурасаки. – Только шутки у тебя небезобидные.