Аксиома Эскобара: вес не имеет значения
Шрифт:
Роберто задумчиво посмотрел в окно.
— Сейчас времени на это совсем мало…хотя гоняю иногда, конечно. И ребятам стараюсь помогать, из бедных семей. Одна из идей Пабло — рассказывать им о своих увлечениях. Кто сделает это лучше, чем влюбленный в дело человек…
— Это точно…
Именно в этот момент на кухне появилась одна из систер Эскобара, Альба, с Хуан-Пабло на руках.
— Дорогая, Хуану пора кушать, — она аккуратно посадила ребёнка на детский стульчик, где тот весело замолотил по столешнице ложкой, схваченной цепкой ручкой. — Всё готово?
— Конечно, — закивала Мария, сорвавшись к холодильнику. — Надо разогреть только.
—
— Не знаю, hermana, — Роберто пожал плечами. — После этого нападения на американца, полстраны с ума сошло. А Пабло все же не последний человек, так что им есть, что обсудить с журналисткой.
— Вот уж согласна… Эти упыри-террористы совсем оборзели…А правительство сделать ничего не может!
— Альба, родная, давай без политики за столом и при ребёнке, — попросила Мария. — Только аппетит портить.
— Тут ты права, — женщина стала помогать жене брата, все еще неодобрительно качая головой. — Скажу только, что Пабло наверняка решил бы все эти проблемы, будь он президентом.
«И, судя по тому, как он взялся за дело, рано или поздно решит, — подумал Роберто. — Или создаст новые».
Глава 18
Вечерело. Развалившись в кресле, принесенном в любимую беседку в саду, Эскобар лениво листал красочный отчет по строительству собственного поместья. Времени добраться до площадки у него же месяц как не было, так что обходился вот таким паллиативом, по фотографиям и ответам понимая прогресс. Работы шли быстро, но хотело, конечно, еще быстрее — потому что ну очень хотелось полностью расслабиться. Там, в Napolese, он будет чувствовать себя в полной безопасности, понимая, что потребуется не самая маленькая войсковая операция, чтобы добраться до него и до его семьи.
Взгляд упал на лежащие на столике газеты, и на лицо сама собой вылезла глупая улыбка. С Бжезинским вышло неожиданно удачно. Как-то связывать его смерть с Пабло никто и не пытался. Более того, женщину, подменившую в номере гринго освежитель воздуха, ранили. Её спас, как не смешно, один из телохранителей самого поляка. Сейчас бедняжка лечилась в больнице, и ни у кого не возникнут вопросы, когда она свалит подальше — после такого-то стресса и ужаса. Да и помощь ей со стороны Пабло не будет восприниматься странно. Он же известный благотворитель, тем более что и остальных пострадавших он тоже без внимания не оставил. И даже причину выдумывать не надо, ведь он же сам (а точнее — одна из его компаний и её сотрудники) недавно стал жертвой атаки левых радикалов.
Более того, теперь, в связи с явной эскалацией со стороны партизан, он еле-еле успевал раздавать интервью. Вот и сегодня, только отпустил Варгас, с достаточным количеством материала, чтобы написать целую серию статей. Идеально!
Поправив воротник рубашки, Пабло зажмурился, словно сытый и довольный кот. Все складывалось отлично, гораздо лучше, чем в той жизни. И это было только началом, о чем он не уставал повторять как братьям — что Густаво, что Роберто — так и партнерам в лице Очоа.
Мысль перескочила на Густаво — их с кузеном короткая беседа привела к удивительным результатам. Густаво, и так лояльный до мозга костей, стал стремительно превращаться в фанатика. Почему-то самый краешек планов Эскобара привел его в сильнейший восторг. Впрочем, смотря на те горы денег, которые плыли (и те, которые уже приплыли) им в руки, а также на то влияние, которое
Расслабленность и благодушное настроение не означали, что Пабло потерял бдительность. Поэтому шорох платья жены и ее аккуратные тихие шаги он услышал издалека, еще когда она не появилась из-за скрытого высокими кустами поворота садовой дорожки. Каким-то образом, по толи походке, толи по каким-то неведомым ему самому признакам он понял, что жена идёт сюда не просто позвать его на ужин или поиграть с сыном.
«Забавно, — мелькнула у Эскобара мысль. — В той жизни я бы вряд ли обращал на такие мелочи внимание. А теперь, когда я помню — обращаю».
Неудивительно. Вспомнилось, как он впервые осознал свою сербскую часть. Горан… Так его звали в другой жизни. Непростой мужик. Отлично учился, а потом в его жизнь пришла война. Собственно, воевал он с шестнадцати: сначала в Боснии, потом уже непосредственно в Югославии. Уехавший в Россию в двухтысячном, когда потерял на родине всё: семью, друзей, дом. Почему туда? Потому что Европа или Штаты были не для него. Не после того, что они сделали с его жизнью…
В России было, конечно, непросто, но он справился. Любознательный, с отличной памятью и очень харизматичный, он построил более чем успешный бизнес, нашел новую любовь и новых друзей. Создал большую и дружную семью… которую потерял в двадцать втором. Это его почти сломало и следующие годы он, зрелый мужик, непрерывно воевал, пытаясь картинами фронтового ада заместить в душе жуткую и страшную черноту, касаться которой хотелось как можно и меньше — но и больше одновременно. Сколько людей тогда умерло от его руки? Он не считал…
Настроение немедленно испортилось, щелчком. Боль от тех потерь вдруг дополнилась болью от уже случившейся потери в его собственной, Пабло Эскобара, жизни. Он больше никогда не увидит свою дочь. Её нет, её не существует — она родилась в восемьдесят четвертом. Нет и не будет. Может будет другая дочь, но она не будет его Мануэлой, которую он любил больше всего на свете.
Ради его девочки он был готов на всё. Но теперь он здесь, а она нет. И нет даже могилы. Да что там могилы — нет фотографии или портрета, отчего становилось ещё больнее. Он старался об этом не думать и недавно с ужасом осознал, что её образ в голове смазывается. Тогда это казалось катастрофой, хотя теперь он не был в этом так уверен. Потому что может быть попозже станет легче? Пока не становилось: стоило ему об этом подумать, как душа болела как в первый день, когда он осознал эту грустную реальность.
— Пабло, я думаю, нам надо поговорить, — остановившись напротив него, негромко произнесла Мария, отвлекая мужа от болезненных воспоминаний, накативших на него, как всегда, не вовремя.
Она, если честно, жутко трусила. Муж всегда, с самого их знакомства, был для нее стержнем, чем-то незыблемым и непоколебимым. Их любовь для неё была тем, от чего она не отказалась бы ни при каких условиях. И сейчас она боялась этого разговора. Боялась узнать что-то, что лишит её этого островка спокойствия и безмятежности где-то глубоко внутри. Но и не разговаривать она больше не могла, потому что ей нужна была хоть какая-то определённость. Мария должна была понять, что происходит с её мужем. Вот только увидев этот ушедший в себя взгляд, наполненный какой-то неизбывной печалью, она не едва не потеряла ту малюсенькую уверенность, которую с таким трудом собрала.