Актеон
Шрифт:
Твой pour toujour
Анисьев".
Откуда же взять столько денег и в такое короткое время? Управляющий говорит, что на доходы надеяться нечего, что скоро придется кормить крестьян по случаю долгих неурожаев, а большие-то доходы обещает он не прежде, как года через два.
Петр Александрыч нахмурился.
– У него денег оставалось очень немного… Он уж истратил несколько новеньких ассигнаций, - нарушив честное слово, данное им самому себе, не прикасаться ни в каком случае к этим деньгам… Что делать?
"Зачем, - подумал Петр Александрыч, -
– За…адумались, Петр Александрыч, - сказал Семен Никифорыч, - ва…аш ход…
– Мне, признаться, не до игры, - произнес Петр Александрыч и объяснил Семену
Никифорычу причину своего беспокойства.
– Де…е…ело не шуточное!
Семен Никифорыч выпустил изо рта и из носа тучи дыма и положил на стол свой коротенький чубучок.
– У кого бы занять?
– подумал вслух Петр Александрыч.
– За…нять? Мм! по…просите… у Прокофья Евдокимыча; у…у него целые по…двалы денег, в землю зарывает… ей-богу… А… а…вось даст… неровен час; он и…иным и давал…
– Маменька!
– закричал Петр Александрыч, - пожалуйте к нам на совет.
– Сейчас, мой голубчик… - отвечала Прасковья Павловна, выходя из ближайшей комнаты.
– Что тебе посоветовать, мой ангел?.. Ах, Семен Никифорыч! материнскому сердцу как приятно слышать это… Он, голубчик мой (она указывала на сына), видит, что я опытнее его, желаю ему добра, он без меня ничего и не предпринимает.
– Это по…похвально, - сказал Семен Никифорыч. Петр Александрыч прочел матери письмо, полученное им, и передал ей мысль Семена Никифорыча о займе денег у
Прокофья Евдокимыча.
– Нечего делать, - произнесла Прасковья Павловна, вздыхая, - надо перепробовать, дружочек, все средства… Авось этот скряга, гнусный старичишка, хоть один раз в жизни покажет себя с благородной стороны… Только советую тебе, дружочек Петенька, поезжай к нему сам. Ты этим, во-первых, сделаешь ему честь, и кто знает, может, это его тронет…
– Хорошо-с; а что, маменька, правду ведь вы говорили, что в нынешнем свете трудно найти приятелей, - так и вышло по-вашему.
Петр Александрыч смял письмо офицера в комок и бросил под стол.
– Я, друг мой, никогда не говорю пустяков… Уж я все испытала в жизни: так моим словам можно верить…
На другой день рано утром Петр Александрыч облекся в дядюшкину медвежью шубу, два исполина уложили его в пошевни, Гришка присел на облучок, кучер дернул вожжами - и лихая тройка помчала барина.
Перед ним расстилались необозримые снежные равнины, середи которых изредка чернелись деревеньки, мелькали деревья, опушенные инеем, да испуганные вороны, отряхая снег с ветвей, поднимались с карканьем, тяжело махая крыльями, и исчезали в отдалении черными точками на сером небе.
В уездном городе звонили к обедне, потому что это было воскресенье… По единственной улице города, на которой торчал неуклюжий каменный дом между разваливающимися домиками и избами, - плыли,
От села Долговки до села Карташева, в котором имел резиденцию богатый старичок, считалось с лишком верст сорок. Петр Александрыч завидел издалека цель своего путешествия. Село Карташево казалось в шесть раз более уездного города, через который он проехал, и украшалось двумя каменными церквами; это село, состоявшее из тысячи восьмисот душ, принадлежало разным помещикам. Прокофий Евдокимович был один из главных: он владел в нем восемьюстами душами. Прокатив по узкой улице, в которой избы, как во всех старинных деревнях, тесно прилеплялись одна к другой, кучер спустился на озеро, мигом поднялся на противоположный берег, повернул налево, въехал на небольшой дворик, обнесенный развалившимся забором, и остановил лошадей у крыльца.
На крыльце небольшого домика стояли с разинутыми ртами и с выпученными глазами какие-то мальчишки в серых куртках домашнего сукна.
– Дома ваш барин?
– спросил у них Гришка, спрыгивая с облучка.
Мальчишки молчали.
– Эй вы, щенки! вас спрашивают. Слышите?
– Кого вам надо?
– сказал один из мальчиков, почесываясь.
– Тятеньку, что ли?
– Какого тятеньку! Пошел, дурак!
Гришка помог барину своему вылезть из пошевней и взбежал в сени. В сенях у двери стоял чан с водой и несколько кадочек. Он начал стучать в дверь.
– Кто там?
– раздался грубый женский голос.
– Чаво надо?
– Гости приехали; дома ли ваш барин?
Голос смолк, и минуты через три дверь, запертая изнутри железным засовом, заскрипела и отворилась.
– Сюда, батюшка, сюда, кормилец!
– сказала баба, кланяясь Гришке.
– Кто вы такие?
– Да здесь ли живет Прокофий Евдокимыч?
– спросил Петр Александрыч.
– Здесь, кормилец, здесь. Палашенька, скажи барину, что гости приехали.
Баба обернулась к девочке, которая выглядывала из-за нее.
– Погоди, кормилец, погоди, вот она сейчас воротится. Барин ответ даст.
Девочка минут через пять воротилась.
– Какие гости, спрашивает барин, - запищала она.
– Какие же вы гости, батюшка? как о вас сказать?
– спросила баба, смотря на Петра
Александрыча и на Гришку.
– Скажи, что приехал помещик из села Долговки.
– Отколева?
– Из села Долговки, дура!
– закричал Гришка.
– Долговские. Вишь!
Баба ушла.
Петр Александрыч стоял в ожидании бабы, не снимая своего медведя, потому что в передней Прокофья Евдокимыча было несравненно холоднее, чем на дворе.