Актея. Последние римляне
Шрифт:
— Благодарю твою светлость от имени моего кучера, который влюблен в испанских лошадей. Что же касается меня, то я предпочитаю британских. Они рослее и сильнее.
— Если бы ты устроил мне свидание с камергером священной ложницы, [39] — сказал Юлий, — то, может быть, в моей конюшне нашлись бы также и британские кони.
— Великий камергер сейчас покинет священные покои его вечности, — сказал он. — Я поставлю тебя на такое место, чтобы он увидел тебя.
39
Камергер
Он взял Юлия под руку, кивнул головой Галерию и повел сенаторов через портик к дворцу.
В передней царило постоянное движение. Всюду переливались и искрились яркие краски, шелестел шелк, сверкали золотые шлемы, горели рубины, изумруды, сапфиры. Поминутно черные евнухи отодвигали пурпуровые занавески на дверях, и из покоев Цезаря выходили разные сановники. Они шли, высоко подняв головы, вдоль блестящих рядов протекторов и доместиков.
Рикомер шепнул несколько слов сотнику дворцовой стражи и показал знаком сенаторам встать около него.
— Оттуда должен выйти главный камергер, — пояснил он Юлию.
Время от времени в глубине передней показывался глашатай и громко выкрикивал чье-нибудь имя. Счастливый подданный его вечности, которому после долгих мытарств удалось достигнуть желанной цели, протискивался за невольником через толпу. Его провожали завистливые взгляды тех, кого ему удалось опередить.
Римские сенаторы, сдавленные со всех сторон, стояли, глядя на двери, откуда должен был показаться сановник.
Лица с каждой минутой становились сумрачнее. Губы у Юлия начали дрожать; Галерий кряхтел и оглядывался кругом, как пойманный тур.
Ни тот, ни другой никогда не толкались в чужих передних. Чтобы избежать этого, они всегда держались вдали от цезарского двора, предпочитая расположению Феодосия и Валентиниана свою самостоятельность.
— Уйдем! — проворчал Галерий.
Юлий удержал его за тогу.
— Мы для Рима переносим это унижение, — прошептал он.
— Я задыхаюсь…
Нетерпение начало овладевать и Юлием. В это время занавеска раздвинулась, и головы всех преклонились перед молодым, рыжим мужчиной, который окинул собравшихся надменным взглядом.
— Его вечность, наш божественный государь сегодня не примет к себе больше никого, — произнес главный камергер.
Он хотел пройти сквозь блестящий ряд ожидающих, но, заметив Юлия, остановился и покровительственно потрепал его по плечу.
— Кай Юлий? — сказал он. — Приветствую тебя в Виенне! Тебе нужно что-нибудь от меня?
— Привет и тебе, — ответил Юлий. — Мои очи жаждут видеть божественный лик нашего бессмертного государя.
— Хорошо, хорошо, но только не сегодня и не завтра, а послезавтра. Запишись на листе желающих получить
Камергер кивнул головой Юлию и удалился, предшествуемый ликторами.
— Зачем мы унижаемся перед этим сбродом? — вскричал Галерий, размахивая руками. — Зачем мы стучимся в двери, которые для нас никогда не отворятся? Я давно говорил тебе: бить и бить! А вы напрасно тратите время, забавляетесь какой-то игрой. Наши отцы иначе разговаривали с врагами Рима.
— По приказу наших отцов вооружался весь цивилизованный мир, — ответил Юлий с печальной улыбкой. — А за нами не пойдут даже легионы Империи.
— За нами пойдет Италия.
— Арбогаст раздавит Италию в одной битве. Без его помощи мы не можем начать войны с Феодосием, а Арбогаст перейдет на нашу сторону только тогда, когда будет страшно обижен Валентинианом. Нужно как-нибудь ускорить это.
— Мне надоела эта фальшивая игра.
— Она оскорбительна и для моей гордости, но, увы, ложь — это оружие слабых.
Сенаторы, насупившись, шли по улицам Виенны, в которой кипела такая жизнь, как будто она была столицей государства.
Разноцветная и разноязыкая толпа заливала все тротуары.; Посередине улицы тянулись носилки, переносные кресла, колесницы, кареты, повсюду бежали скороходы в пестрых платьях, кричали глашатаи, ликторы, расчищая дорогу для придворных сановников.
На площади перед храмом обоготворенных Августа и Ливии внимание сенаторов обратили на себя носилки необычной формы. Они напоминали форму лебедя, и все были украшены страусовыми перьями. Их несли шесть невольниц в грязных, растерзанных платьях римских плакальщиц.
Прохожие останавливались, таращили глаза, шептались и указывали пальцами друг другу на оригинальные носилки.
Но это, должно быть, не особенно интересовало их хозяйку — молодую женщину, которая небрежно раскинулась на желтых вышитых подушках и презрительно смотрела на любопытную толпу.
— Эмилия! — воскликнул Юлий. — Как эта блудница попала в Виенну?!
Актриса Эмилия, увидев сенаторов, издалека послала им поцелуй.
— Здравствуйте! — радостно крикнула она.
Когда они приблизились к ней, она произнесла?
— Как хорошо, что вы приехали в Виенну. Надеюсь, что вы навестите меня сегодня. Мне так здесь надоело, что я готова в присутствии всего города обнять вас и расцеловать.
Сенаторы быстро отстранились от носилок.
— Вы боитесь? — засмеялась Эмилия. — Не бегите от меня, если вы любите Рим, а я знаю, что вы его любите. И я теперь люблю наш священный вечный город, хотя клеветала на него в минуту разлуки. Только вдали от родины начинаешь ценить ее. Не смотрите на меня так сурово. Я не буду раздражать и смущать вас. Клянусь тенью Софокла, я не буду оскорблять ваших чувств и горестей. Я римлянка, и душа моя жаждет римских воспоминаний. Приходите ко мне…