Актея. Последние римляне

Вестбери Гюг

— Остановить поход и разбить палатки! Мы двинемся дальше после захода солнца.

Могучий голос буйволовых рогов проплыл над отрядами охотников и был встречен криками радости.

Кого не одолело солнце, тот доползал до обоза, хватал амфору с водой и пил, а утолив жажду, сбрасывал с себя кожаные латы, тяжелые походные сапоги, даже тунику и все, что ему мешало.

Только Флавиан не снял с себя вооружения.

Под пурпуровой палаткой главного вождя он сел на складной стул, опустив голову на руки, и чувствовал, что вот-вот упадет под тяжестью невыносимых

страдании.

Он так же хорошо, как и Юлий, знал что «волчье племя» выродилось, но думал, что любовь и отчаяние возвратят ему прежнюю юность.

— Отвернулся ты от нас, Марс! — скорбно проговорил он. — Покинул ты народ, который столько веков так верно служил тебе.

В палатку вошел Галерий.

Римляне посмотрели друг на друга. Губы младшего дрогнули, как у ребенка, который подавляет едва сдерживаемое рыдание; старший закрыл лицо краем своего красного плаща.

— Погибнем за честь Рима, отец! — произнес Галерий дрожащим голосом.

— Погибнем! — глухо ответил Флавиан.

XII

Третьего сентября, около полудня, со стороны Эмоны, к Юлийским Альпам приближался отряд конницы с проводником-горцем.

Впереди на испанском жеребце ехал молодой воевода Римского государства. Черные глаза его искрились, кудри светлых волос выбивались из-под золоченого шлема.

То был Фабриций.

Отбыв покаяние, наложенное на него Амвросием, он поступил в легионы Феодосия, Император назначил его начальником авангарда и приказал ему очистить дорогу. Следом за ним тянулась вся вооруженная сила восточных префектур под предводительством самого императора.

Феодосий рассчитывал встретить Арбогаста уже в Паннонии. До сих пор он видел страну тихую, посвятившую себя мирному труду. Нигде не было видно ни одного меча, не слышно было труб и рогов. Христианское войско без малейшего препятствия дошло почти до границ Италии.

— Ты говоришь, что за этими горами ждут нас язычники? — спросил Фабриций горца.

— Их столько, сколько елей в наших горах, — отвечал разведчик.

— По твоим словам, язычники вот уже месяц стоят лагерем у реки Фригида?

— Король Арбогаст расположился в нашей долине в первых числах августа. Горные проходы занял префект Флавиан.

— А по эту сторону гор никого нет? Помни, что за ложные сведения на войне платятся головой.

— Я христианин, господин. Добрый Пастырь вверг бы меня в адский огонь, если бы я обманул единоверца. Вы можете наблюдать войско язычников без опасения. С этой стороны стража стоит только ночью.

Отряд остановился у подножия маленького холма. Фабриций сошел с коня и полез на скалу вслед за горцем.

Когда он взобрался на вершину, из его груди вырвался крик изумления. Перед ним, на несколько миль вокруг, расстилалась такая ровная долина, как будто она была нарочно создана для большого сражения.

Глаза Фабриция восхищались выбором места.

Полный свет погожего дня падал на его лицо.

Это было то же самое мужественное, прекрасное лицо, которое в часы уединения так тревожило

Фаусту Авзонию, только суровое выражение этого лица теперь смягчилось. Какое-то глубокое горе прошлось по этим вызывающим глазам, по надменным устам и стерло в них непреклонность молодых лет.

— Посмотрите туда, господин. — И лазутчик показал рукой на западный край долины.

Но Фабриций и сам уже заметил лагерь Арбогаста.

Вдали копошился какой-то громадный муравейник. Острое зрение воеводы различало окопы, охранные башни и метательные машины.

— Будь с нами завтра, Господь истины, ибо без Твоей помощи из этой западни не выйдет ни один христианин, — молился Фабриций, спускаясь с горы.

Внизу он вскочил на коня и пустился в карьер к Эмоне.

Весь восточный край неба казался покрытым туманом, придвигающимся к Юлийским Альпам. Временами туманная завеса разрывалась, и тогда вдали виднелись бесчисленные светлые пятна: это по всем дорогам и тропинкам широкой лавиной шло войско Феодосия.

Фабриций, приказав авангарду остановиться, направил коня туда, откуда поднимались наиболее густые клубы этого тумана. По мере того, как он приближался к нему, он редел и поднимался кверху. От светлого фона полей и лугов отделялись темные линии, которые вскоре начали принимать определенную форму. Из облаков пыли мало-помалу стали выделяться головы людей и животных.

Их было так много, что, казалось, они только одной своей численностью могут преодолеть всякую преграду. Они с яростью водопада хлынут в долину, занятую Арбогастом, и зальют язычников, но Фабриций, видимо, думал не так, и облако заботы не сходило с его лица. Регулярный солдат не доверял нестройным массам гуннов, алан и сарацин, и римский воевода знал, что легионы восточных префектур изленились больше западных, С франками в открытом бою могли бы помериться только одни готы, если бы их вела рука такого вождя, каким был Арбогаст.

Фабриций остановился на половине дороги.

С противоположной стороны приближался отряд, состоящий только из одних трубачей и знаменосцев. Ему предшествовала небольшая группа людей, идущих пешком.

Уже издалека обращала на себя внимание высокая фигура, одетая с ног до головы в платье багряного цвета.

Этот сановник не имел на себе оружия. Золотой шлем он нес в руках и двигался вперед с достоинством человека, привыкшего к почету и уважению.

Фабриций, соскочив с лошади, упал перед этим человеком на колени.

— Сведения лазутчиков верны? — раздался твердый голос.

— Ты знаешь, божественный и вечный государь, — отвечал Фабриций, поднимаясь с колен, и замолчал, потому что стоял перед Феодосием, которому отвечали только на вопросы.

— Остановить поход! — сказал император.

Трубачи разбежались по обеим сторонам.

— Авангард Арбогаста защищает горные проходы? — спросил Феодосий.

— Язычники расположились лагерем по другую сторону Альп. Защищенные окопами, они чувствовали себя в такой безопасности, что даже не расставили стражу по эту сторону. Их стан можно видеть вблизи.