Актриса
Шрифт:
Первой появляется Вера, раскрасневшаяся, с красными розами. Мы целуемся в щеки.
— Как вам спектакль, Алексей? — спрашивает она.
Я благодарю ее за спектакль, за роль, за доставленное удовольствие, за пропуск. Говорю, что мне понравилось. И рад, что говорю правду. Не вдаваясь в детали.
Разговаривая с ней, я все время смотрю поверх ее плеча, ожидая появления второго действующего лица.
— Вы кого-нибудь еще ждете? — спрашивает с плохо скрытым удивлением она.
— Нет, нет, что вы, просто привычка озираться, рассматривать.
Ее окружают какие-то знакомые
— Ну, не буду вам мешать, — загадочно говорит она и так в толпе выплывает на улицу. Я смотрю на фреску, которая называется «Таланты и поклонники». Они без ума от нее. Жаль, у меня нет такого же энтузиазма…
Смотрю через стеклянные двери, не ушла ли она. Нет, она стоит, разговаривая, принимая комплименты. Вторую герцогиню мне нужно встретить одну. Я еще не знаю, что скажу. Я зол за вчерашнее… Я не хочу свидетелей.
Выхожу из служебного входа, спускаюсь по лестнице и отхожу к телефонным автоматам. Для вида беру трубку и становлюсь спиной к «талантам и поклонникам». И пытаюсь вычислить степень ее близорукости. Смотрю на служебный вход и вижу, как из него выходит девушка в белом платье, со шнуровкой на груди. Эту девушку, кажется, зовут Тая. Она не спеша спускается и задумчиво бредет вперед. Я даю ей пройти мимо. Она поворачивает в маленький парк, из которого вход в другой театр, через два шага я догоняю ее. Не доходя, сзади, говорю:
— Какая неожиданная встреча.
Спектакль после спектакля. Мой голос отчего-то взведен. Как курок.
Она оборачивается и смотрит, осознавая.
— Здравствуйте, здравствуйте. Как вы сюда попали?
— А вы меня не видели до этого?..
— Нет, я бы, наверно, поздоровалась.
Я хотел ей сказать, что со сцены во время спектакля вряд ли удобно здороваться, но не сказал.
— Случайно проходил мимо, решил…
Она опускается на скамейку и говорит в никуда:
— Я уже не думала, что когда-либо увижу вас, мой грозный друг.
— Пурква и па? [1]
— Вы разорвали вчера со мной все и всяческие отношения. Я искала пепел…
— Вы огорчили меня, очень.
— Простите, я не думала, что это вас так огорчит. Вы не против, если я закурю?
Она нервно вынула из сумки сигарету, зажгла и глубоко затянулась. Я подождал, пока дым растаял в летнем воздухе.
— А если бы знали?
— Я себя вчера очень расстроенно чувствовала и не думала, что буду хорошей компанией любому собранию. Тем более вам.
1
Почему нет? (франц.)
— Мне показалось, что вы избегаете… Именно меня.
— Ну что вы, какая наша женщина может отказаться от общения с вами.
— Это ирония?
Она улыбнулась.
— А почему вы сейчас закурили?
— Так. Я слишком взведена: только что отыграла спектакль. Вы не против, если мы съездим на набережную, к воде. Я это всегда делаю, после…
Она выбросила сигарету на дорожку, не погаси. Я мягко наступил на нее ногой. Я всегда боялся пожаров.
— Пойдемте? —
Я ответил:
— У меня есть час.
— Этого вполне достаточно. — И она взяла меня за руку.
Мы шли из парка, и я старался делать это как можно медленнее. У выхода я мягко высвободил свою руку. С опаской глянув вправо, я увидел, что, где были смех и возгласы, никого уже нет. И наткнулся на ее взгляд.
— Вы кого-нибудь еще ожидаете встретить?
— Нет… ищу извозчика.
— Не надо искать.
Она подвела меня к маленькой белой машине, стоящей прямо на тротуаре у театра. Открыла дверь и, обойдя, села за руль.
— Взяла у знакомой на несколько дней, — пояснила.
Завела и резко тронула с места. Перед самым поворотом на бульвары нас останавливает блюститель власти: уже стемнело, а она не включила фары. Это целое преступление на имперских улицах. И вообще, любая дурь, которая придет в голову блюстителям, — великое преступление. Я не хочу, чтобы разрушалось это настроение тревоги, ожидания, возбуждения и печали. И сразу протягиваю ему 25-значную банкноту, и он тут же растворяется в сгущающейся темноте, в которой она не включила фары. Мы мчимся по бульварам. Она довольно быстро ведет машину. Какая лихая наездница! Давя на газ, забывая, что существует тормоз. Мы выходим из машины в самом конце пустынной набережной и спускаемся к воде. У которой своя жизнь и свои волны.
— Что у вас в этом пакете? Вы с ним не расстаетесь.
— Цветы для вас. — Я достаю букет чайных роз.
— Для меня? — Она притворно удивлена. — Неужели?
— Таиса, я посмотрел ваш спектакль. Вы меня очень, очень тронули… Задели струну в душе… Банально, но… Вы единственная, кто не играл на сцене, а жил, в том веке, в том образе. Я благодарен вам за тот катарсис, что я испытал. За тот ком в горле… Это вам…
Я протянул цветы.
Она взяла букет и долго смотрела на розы. Я наклонился к ее руке и поцеловал.
Она мягко подняла рукой мою голову, туманно посмотрела в мои глаза, и наши губы, коснувшись, сомкнулись в поцелуе.
Я сжал ее талию, в приталенном платье. И снова поцеловал. Но не в губы. (То был единственный поцелуй в губы, который мне понравился.)
Мы стояли неподвижно, молча глядя на воду.
— Вы сладкий мальчик. Давно не целовала такого. Целую жизнь.
Я обнимал ее за талию, касаясь сильного бедра. Она легко входила в мою руку.
— Вам надо в какое-то место?
— Ни в какое.
— Хотите поехать ко мне?
— Уже как два дня.
— Почему же вы этого раньше не сказали?!
Она повернулась и решительно пошла вверх по лестнице, заботливо неся розы.
— Хотите повести машину? Я немного в странном состоянии…
— Если еще не забыл — как, у нас все автоматическое.
— Я почему-то в вас верю. — Она долго посмотрела мне в глаза.
Я аккуратно вел машину, чужую, а ее рука, лаская, лежала на моей, переключающей скорости.
В узком лифте мы поднялись наверх. Тая впустила меня в темноту квартиры и зажгла мягкий настольный свет. По тому, как она накрыла стол и что поставила, я понял, что она кого-то ждала. Мы сели.