Акула пера в СССР
Шрифт:
Опыт общения с бойцами невидимого фронта у меня был и до него – пусть и в двадцать первом веке. В Беларуси ведь и три буквы аббревиатуры пресловутой «конторы» не изменились – у нас чтили советские традиции. И совсем не производили эти джентльмены впечатление людей, которым улыбается вести беседы о матримониальных планах какого-то доморощенного писаки. Вот про оппозицию, всякие козни забугорных воротил или мутные некоммерческие организации – это да, это они с удовольствием. Но кто на ком жениться собирается – как-то мелко. Так шеф сказал? Может, это мои домыслы, но, кажется, Ершова кто-то попросил побеседовать со мной по личной инициативе. И, скорее всего, инициатива эта
– Эй, Викторович! Заснул, что ли? Чебуреки стынут! – неунывающий шофер держал истекающий жирным соком, завернутый в бумагу чебурек одной рукой, бутылочку с «Ситро» второй, а рулил – третьей.
Рулил он локтем, на самом деле. Дорога была отличная, леса и перелески за окном сменялись обширными полями, уже покрытыми всходами ячменя, пшеницы и кукурузы. Я диву давался – какого хрена нужно было покупать зерно в Канаде? Даже наша Беларусь в мое время вполне обеспечивала себе продовольственную безопасность, учитывая все нюансы и оговорки. А почвы-то в Синеокой даже дерьмом назвать сложно – маловато в них гумуса для того, чтобы дерьмом именоваться. Дерново-подзолистые и торфяноболотные у нас почвы в основном. Первые – серенькие, ткни лопату, копни – будет песок. Вторые – заболоченные, влажные, никакая мелиорация не спасает, только экологию нарушает. И ничего – шевелились как-то, и на хлебушек хватало, и скотинке на прокорм! А тут – украинские и ставропольские черноземы, огромные просторы – и, поди ж ты, импортируют зерно. При батюшке-царе не импортировали, при незабвенном ВВП не импортировали… Эх, будь я великим и могучим, имей аграрное образование или, на худой конец, лидерские замашки – развернулся бы на ниве сельского хозяйства, накормил бы всех советских людей… Как в той сказке: махнула правым рукавом, махнула левым рукавом…
– Гера! Штаны заляпаешь! – хохотнул Анатольич, и я тут же впился зубами в чебурек.
Не знаю, из какой он муки – из канадской или нашей дубровицкой, но вкусно до умопомрачения!
– Надо переводиться в отдел сельской жизни! – сказал я, когда мы ехали обратно. – Это же просто праздник какой-то!
Шумский и Ковалевич – председатель колхоза и председатель сельсовета – встретили нас как родных. У них уже были готовы все газетные вырезки по истории колхоза «Новый Путь», аккуратно подклеенные в альбом, и сидели в рядок ветераны труда, с которыми мне нужно было побеседовать, и был накрыт стол – с сальцем, свежим лучком, маленькой сладкой морковочкой, солеными огурчиками, черным теплым хлебом и березовым квасом. И никакой водки, что характерно! Водка – вечером и только вечером.
В общем, эти матерые дядьки курили ядреные папиросы, закусывали и беседовали со мной беседы, вспоминая молодость, дела давно минувших дней и период становления колхоза.
Сделано было и вправду немало, хозяйство не выглядело убыточным или депрессивным, напротив! Выбеленные стены коровников, упитанные симпатичные телятки, чистые коровенки, аккуратно выстроенная в ряды на мехдворе техника… И народ – спокойный, собранный, с чувством собственного достоинства. Видал я и другие колхозы, и в семидесятые, и в две тысячи двадцатые… Там плакать хотелось, если честно, и от вида телят, и от вида людей. А тут – вона как! Хоть плакаты рисуй! Видно – эти мужики за родной колхоз и родное Ровенское готовы вкалывать, драться, ругаться и вообще – снять последнюю рубаху, только бы увидеть, как тут, в этом селе, на этом самом месте жить стало лучше, жить стало веселее. Ну и с начальством им повезло.
Эта манера решать проблемы тремя-пятью ёмкими фразами
– Переводиться в сельскую жизнь? А я о чем! А Даня всё ноет – поехали в редакцию, поехали в редакцию, мол, надо то, надо это… И чебуреков с ним не поешь, и в лес за водичкой не завернешь… Завернем за водичкой?
– А что за водичка?
– Так скважина стоит в распадке, можно накачать артезианской водички! Сладкая, я тебе говорю!
У него и бутыль в багажнике имелась. Вот ведь конь этот Сивоконь!
Мы свернули в лес у перекрестка: тут была асфальтированная площадка специально для стоянки большегрузов или отдыха автопутешественников. Весь подлесок вокруг был полон следов человеческой жизнедеятельности, кусков газет, использованных не по назначению и резиновых изделий № 2, использованных как раз по назначению. Секса в СССР не было, как же…
А водичка и вправду оказалась отличной – ледяной, с едва ощутимым минеральным привкусом, отлично утоляющей жажду. Очень перспективно, кстати… Хотел ведь поднять вопрос о создании районной здравницы! Ну, нельзя объять необъятное, едва ли пятьдесят дней прошло, как я очутился в этом дивном старом мире…
Здесь есть что любить и есть что ненавидеть, тут живут люди ужасные и люди прекрасные – как в любом из миров, наверное…
Меня перехватили буквально на крыльце редакции. Два холеных молодых человека в импортных костюмах – скорее всего, из комсомольских. Молодая гвардия, чтоб их.
– Товарищ Белозор, здравствуйте. Вас в райкоме очень ждут, – сказал один из них. – Не рекомендовал бы отказываться.
– А с чего бы мне отказываться? Партия наш рулевой, и всё такое… – я сделал успокаивающий жест Анатольичу, который уже начал засучивать рукава. – Пешком пойдем, или вас подвести – я и машину еще не отпускал? А впрочем, подождите пару минут здесь, я материалы в редакции оставлю, зачем мне с портфелем за вами таскаться, верно?
Не дожидаясь ответа, я раздвинул этих красавчиков и скрылся за дверями. В своем кабинете оставил папку с бумагами из Ровенской, фотоаппарат, мини-кассету с записями застольной беседы, заглянул в кабинет к Арине Петровне, которая уже собиралась домой:
– Меня в райком вызывают под конец рабочего дня… Не поминайте лихом!
Она что, перекрестила меня в дорожку? Ну, надо же!
Холеные комсомольцы отвезли меня на кремовой «Волге» прямо к дверям цитадели партии, провели по мраморной лестнице и оставили у дверей приемной первого секретаря. «Федор Ипполитович Сазанец» – вот что значилось на золоченой табличке двери, обитой красным дерматином. Или чем сейчас двери обивают? Секретарша – ну чисто Ахеджакова из «служебного романа», такая же носатая и суетливая, увидев меня, сделала круглые глаза и даже рот открыла.
– Одну секундочку… – она с грохотом попыталась вылезти из-за стола, опрокинула вазу с цветами, поставила ее на место, и, невзирая на капающую на пол воду, побежала в кабинет к биг-боссу, – Федор Ипполитович, там Кравец и Котляр Белозора привели!
– Да-а-а? – это было похоже на рык дракона. Сердце застучало, что и говорить, но виду я не подал, наоборот – на губах у меня играла нервная улыбочка. – Ну так заводите, и все, слышите – все покиньте помещение. И вы, Лиля Ивановна, тоже из приемной уйдите и никого не пускайте!