Акула пера в СССР
Шрифт:
В секции ОблЛИТа было всего три кабинета, и у Веры Павловны – самый маленький. И в нем сидел некто: солидный, толстый мужчина с двойным подбородком. Он перебирал какие-то бумаги и жевал губами.
– А, Белозор? Садитесь. Хотите карамельку? – он придвинул ко мне вазочку с конфетами. – Возьмите сколько угодно, хоть две. Не возьмете? Ну и зря, а я возьму… Верочка, налей нам чаю, индийского. Да-да, спасибо, можешь быть свободна.
Вера Павловна пискнула и исчезла за дверью. Вот оно как можно, оказывается…
– Мы на тебя поставили, Гера, – он уже начинал меня бесить, – так что не наделай
– Кхм… Простите, не знаю, с кем имею честь… – я отставил чашку с чаем в сторону. – Я понятия не имею, о чем вы говорите. Поставили, не поставили – я не подставка, чтобы на меня чего-то ставить. Там скоро заседание клуба начнется, хочу послушать коллег. Разрешите?
Я встал и взялся за дверную ручку.
– Ну-ну, Белозор. Молодой, горячий, инициативный… Может быть, из тебя и выйдет толк, если гонор твой дубровицкий не помешает. Вот это тебе во время выступления пригодится, лови! – он швырнул мне что-то, и я поймал инстинктивно.
Вот ведь гад! Швыряться бутылкой «Боржоми» – это просто кощунство! Как теперь я ее открою – зашипит ведь и плеснет наружу. Какой мерзкий человечишко…
Выход я нашел – на столе у президиума тоже стоял «Боржоми», и я незаметно подменил одну из бутылочек, чувствуя себя героем компьютерной игры «Как достать соседа». Особенное удовольствие я получил, увидев, что толстый солидный тип уселся как раз напротив заряженной минералки!
Судя по табличке – некто Кучинский, из обкома. Наверное, один из тех влиятельных товарищей, о которых говорила Уханова. Хотя какое дело обкому до такой мелкой пташки, как я? Вопрос непраздный…
Заседание началось, и, честно говоря, я был приятно удивлен. Председательствовал и модерировал редактор «Гомельской правды» – Владлен Родионович Шестипалый. Бодрый такой товарищ лет пятидесяти, уверенный в себе, аккуратно выбритый и подстриженный. Ну, и красноречивый, с широкими жестами хозяина жизни.
Обсуждали вещи практические, не чинясь. Докладчики рассказывали о своем опыте работы: селькором, спецкором, фотокором, с мест звучали вопросы, уточнения. Господи, да одна приятная женщина лет тридцати, ухоженная и хорошо одетая голубоглазая брюнетка, рассказывала нам о невербальном общении, языке тела и всём таком прочем, что было очень модно в мое время! А штатный фотограф «Гомельской правды», худой и веселый дядечка по фамилии Кац, вполне себе доходчиво разъяснял принципы работы со стандартной редакционной фотоаппаратурой, можно сказать – на пальцах. В общем, предки не лаптем щи хлебали!
Потом были вопросы, которые до начала заседания Клуба на бумажках писали начинающие журналисты и присутствующая молодежь и передавали в президиум. Матерые писаки и акулы пера из ведомственных и областных газет и журналов отвечали на них – запросто, своими словами. Товарищ Кучинский тоже несколько раз брал слово – рассказывал за политику партии и моральный облик советского журналиста.
– Ну что ж, мы, кажется, сказали всё, что могли. Повестка дня с нашей стороны исчерпана… – Шестипалый откупорил «Боржоми»,
Кучинский, глядя на Шестипалого, сглотнул и потянулся к своей бутылочке. И – о да! – нахреначил себе минералки на рубашку, штаны и пиджак и принялся вытираться носовым платком, матерясь одними губами.
– Перерыв! – хлопнул в ладоши редактор «Гомельской правды».
Журналистская братия живо отреагировала на его предложение и ломанулась прочь из зала – штурмовать туалеты и буфет. А я морально готовился. Ща-а-ас, Чебурашка скажет речь.
– Текст должен быть интересен читателю, – начал с места в карьер я, – прежде, чем говорить о высоких материях, нужно убедиться, что нашему читателю вообще интересно смотреть на то, что мы написали!
В зале заметно оживились. Я, черт побери, не стеснялся размахивать рукой, играть интонациями и подпускать в голос эмоций. В бытность мою преподавателем я называл этот способ работы с аудиторией ужасным термином – «включить Гитлера». Адольф Алоизович был удивительной мразью, но оратором – превосходным. Ну да, нам кажется, что за трибуной он выглядел как маньяк, но сравните его экспрессивный стиль с монотонным бубнением большинства политиков – кого станут слушать? Покойный… То есть ныне молодой и полный сил Владимир Вольфович Жириновский тоже это умел – с помощью кринжа и экспрессии привлекать к себе внимание.
– Знаете, сейчас на Западе развелось новомодных течений в искусстве: авангардизм, кубизм, леший знает какой еще – изм! Модно ходить и разводить руками и делать вид, что это великое искусство… Но у меня ко всем этим недохудожникам один простой вопрос: вы можете красиво нарисовать лошадку или нет?
В зале послышались смешки. Я улыбнулся и продолжил:
– Я – не могу. Потому мне и в голову не придет считать себя художником. Зато я называю себя журналистом, корреспондентом, текстовиком, и потому каждый раз, прежде чем браться за социально значимый, общественнополезный и архиважный и архинужный текст, задаю себе вопрос: я смогу написать интересную байку?
– Но позвольте! – Кучинский, который сидел теперь в другой рубашке, даже привстал, но Шестипалый усадил его на место и что-то зашептал на ухо.
– Для чего нужны газеты государству – это нам всем понятно. Но для чего нужна газета читателю? Я не могу сказать за все газеты, я работаю в районке. Районка – это такой мостик между властью, партией, людьми, которые принимают решения, и простым человеком. Где будут класть асфальт, какой дом следующий на очереди по капремонту, когда откроется новый магазин стройматериалов и какие мероприятия планирует Дом культуры – это все, конечно, важно и нужно. А еще у нас в районе народ с удовольствием читает про своих друзей и соседей! И будет читать. Но есть один очень важный вопрос: мы с вами, товарищи, хотим, чтобы наши газеты читали потому, что больше нечего, или потому, что людям действительно интересно? Я для себя ответил на этот вопрос несколько месяцев назад. Кто-то из вас мог читать мои статьи и увидеть, как сильно изменились в них стиль и подача…