Акула пера в СССР
Шрифт:
– Да-а-а, верните нам старого Белозора! – крикнул кто-то из задних рядов.
На него тут же шикнули:
– Полотна на полосу про героев труда и жатву? Ну уж нет, такого добра навалом… Пусть говорит, не мешайте!
– Я понял, что не имею права делать то, что хочется мне! – приходилось жутко кривить душой. То, что хочется Гере Белозору, и то, что хочется мне – это две большие разницы. – Я понял, что в архивах и кабинетах невозможно найти ответы на те вопросы, которые волнуют трудовой народ.
– А где? – крикнул Артемов из Петрикова.
Он,
– Товарищ Артемов, вы точно будете со мной солидарны! Ответы нужно искать рядом с вопросами. На лесосеке, в канализации, за кулисами, в подъездах и беседках. И писать про них нужно интересно, понятно, просто!
– Послушайте, – возмутилась Анжелика Федоровна из «Жыцця Палесся», – вы предлагаете не поднимать читателя на свой уровень, а опускаться к нему?
Вот это она, конечно, бомбанула. Попала пальцем в небо! Ща-а-ас я ей…
– Опускаться на уровень? Ну, знаете ли… Я недавно брал интервью у нашего постоянного читателя – токаря с Метизного завода: передовик, стахановец! У него на столе лежал томик сочинений Козьмы Пруткова, рядом – паяльник, с помощью которого он чинил по схеме радиоприемник, и шахматная доска – по переписке играл с кем-то из Новосибирска. И знаете что? Таких читателей у нас не меньше половины! А вторая половина – это бабушки вроде моей соседки Пантелеевны, которые днем работают уборщицами или сторожами, утром и вечером вкалывают на огороде и разводят курей, ночью – помогают нянчить внуков и в перерывах между этими достойными занятиями почитывают газеты и слушают радио – что там на Кубе, не загнулась ли Кампучия и какие нынче новости в родной Дубровице… Так что да, товарищи! Я готов говорить на языке своих читателей и опускаться до их уровня, потому как мне до него еще – расти и расти!
Аплодисменты! Они реально захлопали! Не овация, конечно, но долгие и продолжительные аплодисменты. Это был бальзам на душу.
– В общем, мне кажется – мы увлеклись формализмом и самолюбованием. Облекая нашу обычную, трудовую, советскую жизнь, наш социалистический быт в сложные лингвистические конструкции, мы не демонстрируем свое мастерство, а напротив – признаемся в собственном непрофессионализме. Упрощать – сложно, усложнять – просто, товарищи! Наши газеты должны быть такими, чтобы простому советскому человеку хотелось их брать в руки, они должны привлекать внимание с самой первой полосы!
– Вы еще барышень в неглиже предложите на обложке размещать, – хохотнул Шестипалый.
– Ну, а почему сразу в неглиже? Неужели в Гомеле, Мозыре, Дубровице мало красивых девушек, которые отлично выглядят в любом наряде? Почему мы не можем любоваться красотой трудовой женщины? Вы знаете, я недавно обедал в столовой ПДО – там на кухне такие дамы… Как сказал один мой коллега – не женщины, а взбитые сливки! В белом халате, переднике и с поварешкой в руках такая красавица даст фору Мерилин Монро в самом роскошном одеянии!
Тут уже все откровенно начали посмеиваться, но я подлил
– А крановщица козлового крана? Валькирия! Мечта поэта! – надеюсь, за моими хохмочками и экспрессией они уловили суть, саму идею. А еще, надеюсь, эту идею уловили те, кто сидел в президиуме… Если мы хоть на шаг отойдем от жутких формулировок типа «проблема взята на контроль на самом высоком уровне» или «по всем рассмотренным вопросам были приняты соответствующие решения», значит, я тут не зря лбом стенку пробить пытаюсь.
– Очень, очень яркое выступление, товарищ Белозор… – отсмеявшись, проговорил Шестипалый. – Надеюсь увидеть на первой полосе «Маяка» вашу крановщицу! Прямо заинтриговали. Товарищи, я считаю, нужно включить Германа Викторовича в состав делегации нашей области на пленум Союза журналистов БССР. Как вам такое предложение? Думаю, его выступление о «полевой журналистике» здорово разбавит повестку, а?
Кажется, такие вопросы решались не на заседаниях Клуба, но Шестипалый имел огромный вес и влияние, да и идея народу понравилась – аплодисменты были довольно бурными. Я сходил с трибуны, и меня хлопали по плечам и поздравляли – непонятно с чем. А я думал, что очень хочу переодеться, ибо промок как мышь, и мечтаю сбежать отсюда – Тася и девочки как раз должны были приехать погулять по парку Луначарского.
Я нашел их в тире – где ж еще? Васька и Аська с восторгом смотрели на свою маму, которая как раз переламывала ствол пневматической винтовки и заряжала ее. Клац! Оружие заряжено. Девушка становится в изящную стрелковую стойку, на секунду замирает, и – клямм! – падает очередная мишень.
Хмурый дядька в серой жилетке за стойкой с обреченным видом подвинул к ней крышечку с пульками.
– Я всё понял, – проговорил он. – У вас разряд по стрельбе.
– Мастер спорта по биатлону, – Таисия улыбнулась. – Вы не стесняйтесь, подсыпайте еще, у меня две дочки и мне нужны два медведя – совершенно одинаковых.
– О-о-о-ох, грехи мои тяжкие! – Такое чувство, будто он этих медведей из собственного кармана покупал!
Клямм! В дефицитных джинсах и ковбойской рубашке Тася выглядела потрясающе, и я откровенно на нее пялился некоторое время, но потом девочки меня заметили и тут же принялись говорить хором:
– Гера, Гера, мы хотели медведей, и мама сказала, что у нас будут медведи! А мы пойдем кататься на колесе? Я хочу на колесо! – дергала меня за палец Вася.
– А я исё хацю моёзеное! – наморщила нос Аська.
Нос, кстати, весь был в шоколаде – кто-то мелкий явно уже приналег на эскимо!
– Привет, Белозор! – кивнула мне Таисия. – Ну что, ты всех победил на заседании?
– Привет, Морозова! – откликнулся я в тон, чем вызвал в ее глазах искорки недоумения – так мы друг друга еще не называли, – Всех победил, стер в порошок и теперь, видимо, буду делегатом на пленуме Союза журналистов. А еще – приобрел себе парочку недоброжелателей и десяток-другой единомышленников. И отлично поразвлекался!