Аквамариновое танго
Шрифт:
И она перевела взгляд на сына. Впрочем, Амалия не сомневалась, что младший Майен был из совсем другого теста.
– Сколько вам лет? – спросила Амалия.
– Двадцать пять.
Значит, в 1915 году ему было всего восемнадцть. Ну что ж…
– Вы согласны с тем, что Лили Понс убил Бернар Клеман?
– Нет.
– Почему?
Жан закусил губу.
– Думаю, это была их идея. – Он выразительно покосился на дверь, в которую только что вышел его отец.
– Предложить маньяку Бернару Клемана в качестве убийцы?
– Да. Только у них ничего не вышло, раз я получил письмо.
Амалия вздохнула.
– Это
– Да. Он прятался за ширмой, а потом бросился бежать.
Баронесса Корф сощурилась, припоминая фотографии, сделанные Габриэлем Форе.
– За лаковой китайской ширмой, которая стояла в спальне?
– Да.
– Давайте все-таки по порядку. Как вы вообще познакомились с Лили Понс?
– Пришел на ее представление. Она пела «Историю одной любви» и в конце песни обратилась ко мне.
– В каком смысле?
– Ах да, вы, наверное, не знаете эту песенку. Она очень смешная.
Жан поднялся с места, достал пластинку и завел патефон. Выразительный женский голос задорно запел:
Сидел на крыше черный котИ яростно мяукал.Весну учуяв, сумасбродХвостом по крыше стукал.Глаза сверкали злым огнем,Треща, усы искрились,Ночь закипала страстью в нем,Луна над ним светилась.Ее он ждал, ее одну,Сиамку молодую,Он воспевал любовь, веснуИ жаждал поцелуя.Чу! Звук шагов, и вот она,Любимая сиамка!Идет она, но не одна!Ах, самка! Ах ты, хамка!От ревности дымится кот,Проснулась в нем собака,Котов в нокаут он кладетИ тем кончает драку.Теперь сидит он среди нас,Трубой печною бредит,Соперникам дает он в глазИ красным носом светит.Амалия подумала, что она все-таки далека от кафешантанного искусства. Но для Жана, судя по счастливому выражению его лица, эта песня значила очень многое.
– Полное ее название – «История одной любви, или Предыдущая жизнь нашего общего знакомого», – пояснил он. – Исполняя песню, Лили ходила между столиками и последний куплет пела, обращаясь к кому-то одному… В тот раз это оказался я. Мне было немножко неловко… там довольно фамильярные слова… но Лили была так хороша, что я совершенно растаял. Потом я пошел к ней за кулисы и представился… Я ни на что не рассчитывал, конечно. Мне было вполне достаточно ее дружбы…
– Скажите, какое впечатление она на вас производила?
– Она была добрая, – подумав, ответил Жан. Амалия вопросительно вскинула брови. – Я хочу сказать, она была добрая изначально… но эстрада внушила ей, что доброй быть нельзя, что свое надо вырывать с боем, и для этого хороши любые методы… То, что о ней говорят – что она была жестокой, злой, бессердечной, – это все было наносное, ненастоящее. Она умела сочувствовать чужому горю… к примеру, она очень
– Лоран Тервиль?
– Не помню, как его звали. Да и неважно это, я думаю… В сочельник она устроила настоящий концерт, пела для нас лучшие песни – «Аквамариновое танго», «Габриэля в лесу», «Историю»… А потом спела «Друга», очень проникновенно. Мало кто знает, что она пела эту песню в госпиталях, для раненых воинов…
Уходит друг за горизонт,Уходит навсегда,Прощай, мой друг, труба зовет,Прощай, зовет труба.Ты был единственным, таким,Каких уж больше нет —Портрет застыл с лицом твоим,Последний шлет привет.Один – другого не дано —Исчез, ушел один…Прощай, товарищ, шепчет дым,Прощай, летит в окно…Жан закусил губу.
– Я видел, как взрослые, седые люди плакали навзрыд, услышав эту песню… И хотя про Лили все, кому не лень, говорят, что она была эгоистка, черствая и бездушная женщина, она записала пластинку с «Другом», и все доходы от нее шли на благотворительность…
– Вы занимали соседнюю с Лили Понс комнату. Был вечер сочельника, двадцать четвертое декабря 1915 года. Когда вы отправились спать?
– Поздно. В столовой стояла елка, все дурачились, танцевали, говорили разные глупости. Думаю, разошлись где-то около часу ночи.
– И вы поднялись к себе?
– Я выпил много шампанского, и в голове у меня шумело. Я хотел только одного: добраться до постели. Словом, я пошел в свою комнату, переоделся, рухнул в кровать и сразу же заснул. Разбудил меня женский крик.
– Кричали в спальне Лили?
– Да, потому что с другой стороны была комната, в которой никто не жил. Я прислушался, и мне показалось, что я слышу из-за стены какой-то подозрительный шум. И мужской голос, но он быстро стих. Однако я встревожился…
– Продолжайте.
– Я поднялся, путаясь в одеяле, и пошел к двери. Выглянул в коридор – никого, весь замок вроде бы спал. Я поколебался – мне было неловко вмешиваться, но вдруг Лили стало плохо и понадобилась помощь… С другой стороны, если она была с кем-то, я мог только помешать, и если ей стало плохо, другой мог бы позвать на помощь. Я не был ни в чем уверен… И вдруг я услышал скрежет. В замке ее двери поворачивался ключ.
– Дальше.
– Я больше не мог сдерживаться. Я громко спросил: «Лили, с вами все в порядке?» Скрежет тотчас же прекратился. Я… я снова позвал: «Лили!» Но никто не отвечал. Это начало казаться странным… Я подошел к двери и толкнул ее. Она открылась…
– С этого места, пожалуйста, постарайтесь не упускать ни одной подробности.
– Подробности… о, поверьте, я уже столько раз прокручивал их в голове… – Жан жалко усмехнулся. – Я стоял на пороге ее спальни. Свет не был зажжен, горела только одна лампа на ночном столике. Комната показалась мне огромной, впереди я видел пятно света, а остальное было погружено во мрак… Я снова позвал: «Лили!» – и шагнул вперед. Я различал столбики балдахина на кровати, но там Лили не было… Я сделал еще несколько шагов… и представьте себе мой ужас, когда я почти наступил на нее. Она лежала на полу и хрипела…