Аль-Амин и аль-Мамун
Шрифт:
Вместе с войском радовались все горожане: раз у солдат появятся денежки, значит, они будут тратить их здесь же, в Багдаде. Во-первых, расплатятся с долгами, а уж потом станут покупать все, в чем нуждаются: утварь, еду, одежду…
Стоит ли удивляться радости жителей столицы, которой сопровождалась каждая смена правителя, если было известно, что новый халиф будет щедро расточать дары после присяги на верность.
Большинство из находившихся в приемной хорошо знали Ибн аль-Фадля. Одни почтительно здоровались, другие откровенно лебезили, заговаривая с ним и льстя в
Ибн аль-Фадль спросил, почему все они здесь, и услышал в ответ, что халиф занят беседой с начальником тайной службы, которого срочно вызвал после того, как сюда прибыл гонец, — ему указали на человека, стоявшего чуть поодаль. Взглянув на него, сын визиря узнал одного из приближенных отца. Гонец наблюдал за Ибн аль-Фадлем с момента его появления в зале, но не осмеливался первым заговорить с ним. Сейчас, увидев, что сын господина с улыбкой смотрит на него, он бросился к нему и склонился в почтительном поклоне, целуя руку.
— Ну, с чем явился, какую весть привез? — ласково осведомился Ибн аль-Фадль.
— Мой господин, я привез от твоего отца послание эмиру верующих.
— А где сейчас мой отец?
— Уже неподалеку от Багдада. Он и послал меня сообщить о том, что скоро прибудет.
— А что за послание ты привез? — поинтересовался Ибн аль-Фадль.
— Послание, мной привезенное, я вручил эмиру верующих, — уклончиво ответил тот. — Возможно, оно и является причиной задержки этих людей здесь, как ты сам видишь. Сейчас халиф принимает господина Ибн Махана.
Эти слова подхлестнули желание Ибн аль-Фадля поскорей попасть к аль-Амину. Пусть никому, а ему-то будет дозволено! Заодно пусть лишний раз позавидуют придворные его близости к властителю халифата. Сопровождаемый Садуном, он решительными шагами направился к двери, ведущей во внутренние покои дворца. Вооруженные наемники, охранявшие вход, завидев его, почтительно расступились. Навстречу выступил церемониймейстер и любезно приветствовал фаворита. В чуть виноватом тоне его голоса и в выражении глаз можно было прочесть сожаление, что придется на этот раз не пропустить именитого гостя. Угадавший его намерение Ибн аль-Фадль поспешил предвосхитить отказ.
— Эмир верующих уже дозволил мне войти к нему с моим спутником, — указывая на Садуна, солгал он.
Церемониймейстер заколебался: он не верил. Ведь эмир верующих строго наказал ему не впускать никого. Однако перечить сыну визиря было негоже, и церемониймейстер пошел доложить о нем аль-Амину.
Ибн аль-Фадль остался ждать, ощущая на себе пристальные взгляды придворных, гадающих, дозволит халиф ему войти или откажет и тем самым посрамит его намерение опередить остальных.
Что до сына визиря, то он, зная, каким влиянием при дворе пользуется его отец, не ожидал иного ответа, кроме положительного.
Церемониймейстер быстро вернулся и, низко кланяясь, сказал:
— Извольте следовать за мной.
Ибн аль-Фадль прошел к месту, где следовало оставить обувь, и скинул сандалии. Садун последовал его примеру. В тот же миг появился слуга, который взял их обувь, чтобы
По пышному ковру они двинулись в глубь галереи, из одного зала в другой. Церемониймейстер шел впереди, указывая дорогу. Вскоре они достигли покоя, в котором пребывал аль-Амин. Вход в него закрывал занавес из вышитой парчи. Церемониймейстер выступил вперед и, приподняв занавес, торжественно провозгласил:
— Господин Ибн аль-Фадль со спутником у двери!
— Пусть войдут! — раздался голос аль-Амина.
Глава 28. Прием у аль-Амина
Аль-Амин восседал в центре зала на троне из эбенового дерева, инкрустированном одной слоновой костью — ни позолоты, ни драгоценных камней на нем не было. На этом троне сидел когда-то сам аль-Мансур, а после него — его потомки, которые, не в пример ему, стали предаваться соблазнам роскоши, и золото с драгоценными камнями сделалось неизменным украшением дворцового убранства. Дорогой, но простого рисунка ковер покрывал пол; на нем были расставлены низкие скамеечки, лежали расшитые подушки.
На аль-Амине был тот же наряд, что и в день присяги, — ведь он по-прежнему принимал придворных, желающих поздравить его и выразить свои верноподданнические чувства.
Войдя в зал, Ибн аль-Фадль и Садун сразу заметили начальника тайной службы, сидящего перед халифом в самой непринужденной позе, без всяких признаков подобострастия, — аль-Амин, в отличие от своего отца, не требовал строгого соблюдения этикета. Необычайно просто держался он с приближенными на веселых вечеринках с вином и певицами, всегда выделяя из прочих Ибн Махана и еще некоторых людей, к чьим советам и помощи прибегал. Особым доверием пользовались у нового халифа начальник тайной службы, а также визирь аль-Фадль Ибн ар Рабиа.
Утром аль-Амин получил известие от визиря, в котором сообщалось о том, что тот скоро возвратится в Багдад с оставшимися людьми ар-Рашида и походным имуществом. Все подробности о случившемся — писал визирь — он не замедлит рассказать эмиру верующих лично, сразу по прибытии в столицу.
Аль-Амина взволновало это письмо, и он послал за Ибн Маханом, чтобы тот растолковал его скрытый смысл. Церемониймейстеру было приказано никого к халифу не пускать.
Начальник тайной службы явился, и аль-Амин протянул ему послание аль-Фадля. Ибн Махан как раз читал его, когда внезапно вошедший церемониймейстер доложил, что аудиенции просит Ибн аль-Фадль со своим спутником.
— Кто таков? — поинтересовался аль-Амин.
— Выглядит как истинный ученый. Похож на раввина или на персидского богослова.
— Каково его занятие?
— Это богослов Садун, — улыбаясь, ответил за церемониймейстера Ибн Махан, смекнувший, что речь идет о его новом знакомце. — Способности этого человека огромны: он обладает таинственной силой проникать в неведомое.
— Ты его знаешь? — повернулся аль-Амин к начальнику тайной службы.
— Да, если он тот самый богослов, с которым мы беседовали вчера, то так оно и есть. Чудные вещи он мне рассказывал!