Алатырь-камень
Шрифт:
Вновь раскат, и вновь вспышка. Молнии били и били по всей поляне, словно искали что-то, а рыкающие на них громовые раскаты подхлестывали их, торопя и понукая. Затем сразу три молнии одновременно и точно ударили по поваленным дубам, и гиганты-деревья, будто только и ждали этого, разом вспыхнули и занялись высоким радостным пламенем. Жар от них был настолько силен, что все, не сговариваясь, дружно попятились назад, остановившись лишь через два десятка шагов.
– Ой, мама, – прошептал Радомир, указывая на небо.
Оттуда прямо на поляну с большой скоростью пикировало какое-то светящееся
Гигантский плащ ослепительной белизны, будто огромное крыло неведомой птицы, развевался за ее спиной. Сама же она была в доспехах, от которых исходил нестерпимо яркий блеск. В руках женщина держала то ли кубок, то ли чашу.
– Сама Перуница [91] за дедуней пожаловала, – зачарованно прошептал Радомир.
– Не каждому вою и даже богатырю такой почет воздается, – вполголоса подтвердил Маньяк, не отрывая взгляда от погребального костра.
«Не может того быть, – возмутился Костин рассудок. – А ты гляделки-то открой получше, – язвительно усмехалось сердце. – Все равно не может, – упирался разум. – А ты вслух повтори это. Может, и папашку ее увидишь… перед смертью, – издевалось сердце. – Что я – дурак совсем, – обиженно проворчал разум и умолк, не зная, что еще возразить и как спорить с очевидным.
91
Перуница (Магара) – дочь бога Перуна, крылатая воинственная дева, подобная Валькириям. Она подбадривает богатырей в бою, а если тот погиб, то целует его в губы, дает испить живой воды из золотой чаши в виде черепа и провожает его в ирий.
Женщина плавно приблизилась к Всеведу. Длинное белоснежное покрывало за ее плечами еще больше раздвоилось, и Константин вдруг понял, что нет у этого плаща сходства с крылом, потому что на самом деле это и есть крылья, которые сейчас нежно осеняли мертвого воина.
Затем она склонилась над Всеведом и, приподняв его голову, поднесла чашу, которую держала в руке, к губам волхва. Это длилось недолго, всего с минуту, не больше. И тут же могучий взмах крыльев, и вот она уже улетает прочь. Но улетает не одна, а со Всеведом, которого Перуница крепко держала за руку. Через пару-тройку секунд их очертания превратились в белое пятно, стремительно приближающееся к светящемуся центру небесной воронки. Затем оно влетело туда и вовсе исчезло из поля зрения.
Константин перевел взгляд на ветви – тело Всеведа по-прежнему лежало там.
«Наверное, и впрямь померещилось», – облегченно, но в то же время с каким-то разочарованием подумал он, зажмурился, но видение ослепительно белой крылатой девы в доспехах и с чашей в руке продолжало стоять перед глазами.
Константин украдкой взглянул на Радомира и ведьмака. Те, почувствовав на себе недоуменный взгляд, повернули к нему головы.
– Всевед сказывал, – тихо и певуче вымолвил Радомир, – что тот, кого Перуница поцелует, никогда не забудет сладости
Константин с ведьмаком переглянулись. Им стало как-то грустно и невыразимо тоскливо.
– Я так мыслю, царь, что за тобой тоже эта златокудрая прилетит, – со вздохом заметил Маньяк. – А мне такого, знамо дело, не видать, – и тут же вздрогнул от звонкого голоса юного волхва.
– Забрал, забрал! – указывал Радомир на опустевшее сплетение ветвей, где мгновением раньше еще лежал Всевед.
«Может, он просто упал в огонь?» – мелькнула в голове Константина крамольная мысль.
Но тут же молния, на мгновение ослепив глаза, с силой шарахнула почти у самых ног Константина.
– Точно забрал! – громогласно согласился с Радомиром Константин и сглотнул слюну, ставшую почему-то кисло-металлической, осознав, что если не выкинет сомнений из головы, то следующая стрела Перуна придется точно в цель, а этой целью станет…
Додумывать ему почему-то не хотелось, тем более что если уж кому не увидать светлого ирия после ухода из этого мира, так это именно ему. Во-первых – христианин, пусть только по крещению, но тем не менее. Во-вторых, вечно во всем сомневается. А в-третьих, коли пришел он в этот мир невесть откуда, то и уйдет отсюда тоже неизвестно куда.
Да и куда ему в ирий, если он ухитрился столько всего натворить – как хорошего, так и плохого. Небесным судьям не один год придется взвешивать его поступки, чтобы определить, что именно перетягивает. Сам-то Константин был твердо уверен в том, что хорошего намного больше, но ведь ирий – он же для святых, то есть для тех, кто ухитряется делать только добро, а это настолько сложная штука, что ему самому такую премудрость не освоить вовек.
Подытоживая, можно смело констатировать, что в самом лучшем случае ему лично светило весьма длительное заключение в какой-нибудь камере, по принципу католического чистилища, а уж потом… Хотя нет, что будет потом, лучше и вовсе не задумываться.
Словно подтверждая этот глубокомысленный вывод, ему по носу шлепнула первая крупная капля дождя. Следом за ней – вторая, третья, и тут началось такое…
То, что хлестануло с небес, нельзя было назвать дождем. По сравнению с этой низвергающейся с неба рекой воды летний ливень был всего лишь мелкой осенней изморосью.
За считанные минуты останки гигантского костра были даже не погашены – залиты, причем с тройной перестраховкой, словно кто-то на небе опасался лесного пожара. Люди оказались мокрыми насквозь – не помог даже довольно-таки плотный зонтик из дубовых листьев.
Правда, лило недолго, от силы полчаса. Когда небо стало понемногу светлеть, над рощей уже шел обыкновенный сильный дождь, а вскоре прекратился и он. Причем как-то резко, вдруг, будто и не было его вовсе.
Импровизированный спектакль закончился, зрители начали покидать зал, но при этом никто не вымолвил ни слова – продолжало сказываться потрясение от увиденного.
– Да шучу я, – несколько натужно улыбнулся Константин. – Юмор просто не совсем удачный. Не обращай внимания, – и он с фальшивой бодростью хлопнул Вячеслава по плечу.