Алая буква
Шрифт:
Сразу после своего появления на площади и за считанные секунды до того, как Эстер заметила его, пришелец взглянул на нее исподлобья. То был рассеянный взгляд человека, склонного к самоуглублению и привыкшего придавать внешним событиям значение лишь в той степени, в какой они связаны с его внутренней жизнью. И вдруг этот взгляд разительно изменился, стал пристальным и пронизывающим. Судорога ужаса исказила лицо незнакомца и, задержавшись на миг, исчезла: словно змея скользнула, извиваясь, между камней. Сильнейшее душевное волнение омрачило его черты, но усилием воли он подавил его, и уже в следующую минуту его лицо стало почти бесстрастным. Всякие следы волнения исчезли и были погребены в глубине души пришельца. Встретившись с устремленными на него глазами Эстер и убедившись, что она узнает его,
Затем, тронув за плечо стоявшего рядом с ним горожанина, пришелец учтиво обратился к нему:
– Не скажете ли вы, мистер, кто эта женщина и почему она выставлена здесь на всеобщее посмеяние?
– Видать, приятель, вы не из наших краев, – ответил горожанин, удивленно разглядывая незнакомца и его краснокожего спутника, – иначе бы, конечно, знали о миссис Эстер Прин и ее греховных делах. Из-за нее было много шума в приходе преподобного мистера Димсдейла.
– Вы угадали, – подтвердил незнакомец, – я в Бостоне впервые. Вопреки собственной воле, мне довелось много скитаться. Меня постигли жестокие бедствия на суше и на море, и я долгое время провел в рабстве у язычников к югу от здешних мест. Вот этот индеец привел меня сюда, чтобы получить выкуп… Так не будете ли вы любезны рассказать мне, кто такая эта Эстер Прин, – я, кажется, верно расслышал ее имя? – и какие прегрешения привели ее к позорному столбу?
– Поистине, приятель, вы должны радоваться от всей души, что после таких испытаний и жизни среди дикарей попали, наконец, в страну, где порок преследуют и наказывают в присутствии властей и граждан, – в благочестивую Новую Англию. Так вот, сэр, эта женщина была женой одного ученого, который родился в Англии, но долго жил в Амстердаме, а потом, несколько лет назад, задумал пересечь океан и попытать счастья у нас в Массачусетсе. Он отправил жену вперед, а сам задержался, чтобы завершить какие-то важные дела. И представьте, сэр: прожив два года в Бостоне, она не получила ни единой весточки от этого ученого джентльмена, мистера Прина. Ну, и тогда молодая женщина, за которой некому было присмотреть…
– Вот оно что! Все понятно, – перебил незнакомец, горько улыбаясь. – Если человек, о котором вы мне рассказали, действительно был так учен, он должен был все это заранее предвидеть. А не скажете ли вы, кто отец ребенка, которого миссис Прин держит на руках? Младенцу, насколько я могу судить, не больше трех-четырех месяцев от роду…
– По правде говоря, приятель, это так и остается тайной, и пока еще не нашлось мудреца, который мог бы разгадать ее, – ответил горожанин. – Миссис Прин наотрез отказалась признаться, и судьи только напрасно ломали себе голову. Может, виновник как раз сейчас стоит среди нас и любуется этим прискорбным зрелищем, забыв о том, что Богто его видит.
– Не мешало бы и ученому лично пожаловать сюда и заняться этой тайной! – еще раз усмехнувшись, заметил незнакомец.
– Конечно, так было бы лучше всего, если только он жив, – ответил горожанин. – Поэтому наши массачусетские судьи приняли во внимание, что эту молодую и красивую женщину, вероятно, долго искушали, прежде чем она решилась пасть, а также то, что муж ее, надо полагать, давно покоится на дне морском. Оттого-то с ней и не поступили по всей строгости законов колонии. За такое преступление полагается смерть. Но судьи, по своей снисходительности и милосердию, постановили, что миссис Прин должна простоять всего-навсего три часа на помосте у позорного столба, а затем до конца жизни носить на груди знак бесчестья.
– Мудрый и милосердный приговор! – проронил незнакомец, задумчиво опустив голову. – Таким образом она станет ходячей проповедью о пагубности греха до той поры, пока постыдным знаком не будет помечена ее могила. И все же меня возмущает, что соучастника греха нет рядом с ней на эшафоте! Но он будет найден, могу поклясться! Незнакомец вежливо поклонился общительному горожанину, прошептал несколько слов своему спутнику-индейцу, и оба начали прокладывать путь сквозь толпу.
Все это время Эстер Прин стояла на помосте, не спуская с незнакомца пристального взгляда – настолько пристального и напряженного, что минутами весь остальной мир исчезал из ее глаз и она не
И каким бы ужасным ни было все, что ее сейчас окружало, присутствие нескольких сотен свидетелей служило ей хоть какой-то защитой. Лучше стоять здесь, где их разделяет толпа, чем встретиться один на один: он, и она, и никого больше. Теперь женщина видела в позорной церемонии подобие якоря спасения и страшилась той минуты, когда он исчезнет. Погруженная в свои мысли, она не сразу услышала голос, раздавшийся позади нее. Голос, повторявший ее имя, звучал торжественно и так громко, что разнесся по всей площади:
– Внемли мне, Эстер Прин!
Как мы уже говорили, прямо над помостом, на котором стояла Эстер Прин, располагался балкон, вернее, открытая галерея, украшавшая фасад молитвенного дома. Обычно с этой галереи в присутствии всех высших должностных лиц и со всей торжественностью, принятой в те времена при публичных актах, оглашались постановления властей. Оттуда, восседая в кресле под охраной почетного караула из четырех сержантов, вооруженных алебардами, смотрел на всю эту сцену сам губернатор Беллингхем [7] – пожилой джентльмен, чье лицо, изрезанное морщинами, говорило о немалом жизненном опыте. Шляпа губернатора была украшена темным пером, а из-под плаща, окаймленного узорным шитьем, виднелся черный бархатный камзол.
7
Беллингхем, Ричард (1592–1672) – политический деятель, занимавший пост губернатора Массачусетса в 1641, 1654 и 1665–1672 годах. Властный и независимый аристократ, он постоянно конфликтовал с другими должностными лицами колонии.
Мистер Беллингхем был достойным представителем и главой общины, обязанной своим процветанием суровой энергии закаленных зрелых мужей и суровой мудрости старцев. Здесь достигли многого именно потому, что рассчитывали и надеялись на малое. Прочие важные персоны, окружавшие губернатора, отличались полной глубокого достоинства осанкой, характерной для тех времен, когда всякая власть считалась священной. И, разумеется, большинство из них были честными, справедливыми и умудренными опытом людьми. Однако на всем белом свете вряд ли удалось бы найти подобных людей, которые были менее способны разобраться в женской душе и распутать переплетенные в ней нити добра и зла, чем эти непреклонные мудрецы, на которых взглянула в эту минуту Эстер Прин. По-видимому, она понимала, что только в сердце простонародья еще может найти сочувствие – должно быть поэтому, обернувшись к галерее, несчастная женщина побледнела и затрепетала.
Голос, который воззвал к ней, принадлежал достопочтенному и прославленному Джону Уилсону [8] , старейшему пастору Бостона; подобно большинству его собратьев в те времена, он был ученым богословом, а сверх того еще и добрым, отзывчивым человеком. Впрочем, своей прирожденной доброты он, скорее, стыдился, нежели ценил ее.
Уилсон стоял на балконе, его седые волосы выбивались из-под круглой черной шапочки, а серые глаза, привыкшие к полумраку кабинета, щурились от ослепительного солнца в точности так же, как глаза малыша Эстер. Он походил на потемневший портрет из старинного сборника проповедей, и вопросы человеческих грехов, страстей и страданий занимали его не больше, чем подобную гравюру.
8
Уилсон, Джон (1591–1667) – пуританский проповедник и писатель. Был известен фанатической нетерпимостью к сектантам, но в частной жизни отличался мягкосердечием.