Алби
Шрифт:
— Боже мой, — потрясённо прошептала Алби, дыша как-то через раз, — боже мой... Как это... прекрасно. Почему в Ойкумене этого нет?
— Чего? — Гарт, чертыхаясь, пытался развязать ей руки. Мокрая ткань врезалась в кожу, и кисти начали приобретать нехороший голубоватый оттенок. Алби не обращала на него ни малейшего внимания, всё так же завороженно глядя на берег.
— Вот этого... Этой... красоты... почему? Откуда это? Почему у нас создана гигантская ирригационная система, чтобы растения не засохли, люди трясутся над каждым деревцем, половина мощи опреснителей работает на орошение плантаций,
— Потому что в Ойкумене люди сами создавали себе среду обитания, — Рифус наконец размотал Алби руки и покачал головой, увидев, во что они превратились, — а здесь природа решала сама, без нас. За триста лет уж как-то можно было оправиться ото всех потрясений. Дай сюда руки.
Тут Алби наконец-то обратила внимание на манипуляции Гарта. Увидев свои посиневшие пальцы, она вздрогнула.
— Давай сюда, — раздражённо повторил Рифус, — тебе надо руки растереть, чтобы восстановить кровоток. Учти, это довольно неприятные ощущения.
Неприятные? Алби аж губу прокусила, настолько болезненным оказалось растирание онемевших кистей. У Гарта были ужасно жёсткие ладони с твёрдыми царапающими мозолями, и энергичное восстановление кровообращения отзывалось острой саднящей болью. В определённый момент у Алби аж слёз из глаз брызнули.
— Терпи, — ободряюще бросил Рифус, — чуток ещё потерпи, уже почти всё. Или хочешь остаться без рук?
— Больно, — проскулила Алби.
— Больно, — согласился «красногалстучник», — но необходимо. Лучше уж так, чем тебя расплющило бы под толщей воды. Здесь, любовь моя, вообще, куда ни плюнь, больно, опасно, всюду поджидает какая-нибудь голодная нечисть или заблудшие души вроде штырьков.
— Кого? — не поняла Алби.
— Неважно. Надеюсь, мы с ними не пересечёмся. Вреда от них мало, но на нервы действуют, особенно таким трепетным созданиям, как ты. Я-то в своё время их человек двадцать перестрелял.
— Здесь люди?!
— Ха. Из здешнего «населения» можно демонстрацию организовать перед зданием правительства, если подойти к делу с душой. Да не бойся ты. Делай всё, как я говорю, и у тебя не будет проблем ни со штырьками, ни с... м-м-м... остальными здешними жителями. Так, ну вроде всё. Вылезай.
Алби, неловко покачнувшись, выкарабкалась из неустойчивой лодки и осторожно сошла на мокрый серый песок. Ноги немного провалились во влажную кашицу. Она стояла, вертя головой и до сих пор не веря что она — она, Алби Мирр! — стоит на земле Внешнего мира. Рифус тем временем, позыркав по сторонам, обнаружил побелевшую от времени ветку плавника и цапнул её с довольным видом.
— Сейчас замаскируем нашу яхту и вперёд.
— А палка зачем? — не поняла Алби. Она вообще нисколечки не понимала действий Рифуса Гарта начиная с момента её неожиданного освобождения из собачьего вольера и заканчивая швартовкой на берегу Внешнего мира.
Гарт посмотрел на неё, вздохнул о чём-то своём, но ответил.
— Я голыми руками эти вот лопухи, — он указал веткой на пышные заросли папоротника с тёмно-зелёными глянцевитыми листьями, сочными и мясистыми, — трогать не намерен. Ожоги вплоть до кости, регенерация невозможна. Карборановая кислота. То, что ваши умники пытались синтезировать в Институте, здесь уже давно изобрела и
— Карборановая кислота... — ошарашенно пробормотала Алби, широко раскрытыми глазами глядя то на Рифуса, то на папоротник.
— Ну да. Самая сильная органическая кислота. Жрёт всё, что видит. Даже с инертными газами реагирует. Ну что ты на меня так смотришь? Я же в бригаде работаю, уж базовый-то уровень образования имею. Надо знать, что именно может тебя убить.
— Она же сожжёт палку...
Рифус тихо усмехнулся. Никакая теория не заменит хорошей полевой практики, уж это девочка теперь поймёт наверняка.
— Палка неживая. Папоротник атакует только живых существ. Она, конечно, обуглится, но не рассыпется в прах. На маскировку должно хватить. Нечего тут штырькам зыркать.
Он несколькими ударами перебил стебли пары-тройки разлапистых листьев, предусмотрительно держась в отдалении и орудуя вытянутой рукой. Стебли с неприятным хлюпанием поддались, выпустив фонтан зелёного сока, и Гарт палкой подтащил листья к лодке, закрыв её наподобие шалаша. Среди гор отмерших и посеревших, почти рассыпающихся лопухов она выделялась разве что ещё живой зеленью.
— Так, с этим всё. Мёртвые листья эту посудину особо не повредят. Как руки? — он обернулся к Алби. Та поморщилась:
— Болят.
— Поболят и перестанут. Теперь за мной. След в след. Смотри под ноги внимательно, если я останавливаюсь, замираешь как истукан. Ничего не трогаешь! Нам надо пройти буквально полчаса.
— А... куда?..
— Тьфу на тебя. То слова не вытянешь, то трещишь без умолку. Увидишь. Всё, давай руку и за мной.
Он схватил правой рукой её кисть, по обыкновению сжав до белых пятен, в левую взял пистолет. Алби шмыгнула носом как можно тише. Здесь она целиком и полностью во власти этого человека, только от него зависит, как долго Алби Мирр ещё проживёт на этом свете. У неё уже даже не получалось его ненавидеть, всё, что происходило с ней в Ойкумене, оказалось смыто каскадом новых впечатлений и осознания, что теперь... господи, неужели она и впрямь допускает эту мысль... теперь им придётся быть заодно. Чтобы выжить.
Она осторожно наступала на его следы, вдавленные в пушистый красноватый мох, пружинящий при каждом их шаге. Мох покрывали странные, жирно поблескивающие цветы с длинными дрожащими усиками. Алби могла поклясться, что видела, как один из этих цветов вдруг резко вытянулся вверх и... честное слово, он поймал пролетавшую мимо муху. Створки захлопнулись, усики втянулись, и бледно-жёлтый цветок вернулся на своё место на мшистом ковре.
С деревьев, что закрывали небо, свешивались обвитые лентами мха лианы в руку толщиной, пышные заросли кустарника с причудливыми листьями иногда шевелились при полном отсутствии ветра, словно высматривая что-то, кое-где попадались лужицы воды, которые Рифус обходил за несколько метров. Он шёл небыстро, чтобы Алби поспевала, но уверенно. Шёл в какое-то одному ему известное место. Их провожал шелест влажного, душного, бурлящего неведомой жизнью леса, наблюдавшего за парочкой сумасшедших двуногих, которые сунулись в заповедные дебри.