Алби
Шрифт:
— Давай-давай, шевелись. Ты вчера таких дел наворотила, что я за твою жизнь гроша ломаного не давал. За свою, кстати, тоже. Вставай, посмотришь на это побоище.
Побоище? И вдруг Алби вспомнила, как она выскользнула из комнаты по своим делам и попала в лапы к этой твари, штырьку, а потом... он её бил и царапал... она закричала... и последнее, что она успела запомнить перед тем, как мир погрузился во тьму, была огромная рыжая фигура с встопорщенным гребнем и оскаленной пастью со стекающей слюной.
— Вспомнила, — резюмировал Рифус, с кривой усмешкой наблюдавшей за смятённой девушкой, — вот и чудно. Пошли.
Стоило Алби выйти за дверь, как она остановилась как вкопанная. Перед входом, топорщась медно-рыжей жёсткой шерстью, лежала исполинская туша волка с аккуратной дырой точнёхонько в центре широкого лба. Вместо глаз у зверя были кровавые дыры с блестящими засохшими потёками. Алби резко отвернулась, пытаясь подавить приступ тошноты.
— Мне пришлось изрядно попотеть, пока я смог его упокоить. Я не так часто хожу с голыми
Алби увидела обезображенный труп штырька с распяленным в немом крике ртом и обугленными обрубками вместо ног. Тут уже она не выдержала и метнулась в сторону, извергая из себя остатки ужина. Над её головой раздался голос:
— На, прополощи рот. Я понимаю, зрелище не из приятных.
Алби судорожно схватила кружку и, стараясь хоть немного отдышаться, несколько раз прополоскала рот, сплёвывая едкую желчь.
— Почему... почему он на меня напал? Чего он хотел?..
— Да ничего, — Гарт бросил взгляд на покрытое редкими волосами тело, — это же штырёк. Я тебе объяснял уже, но ты была в такой прострации, что не воспринимала человеческую речь. Это штырёк, их от чистого «скея» клинит. Немотивированная агрессия, патологическое желание убивать. У них уже ни мыслей, ни чувств нет. И ты не думай, что он чего-то такого от тебя хотел, нет. От больших доз у них сначала возникает приапизм, а потом дело кончается химической кастрацией. У этого, — Гарт снова покосился на труп, — этот причиндал хорошо если для малой нужды ещё работал. Ладно, хер с ними, с волками, штырьками, они все попередохли, чему я рад. А вот ты, любовь моя... — Рифус посмотрел на Алби в упор, — ты меня огорчила.
Она уже привычно внутренне подобралась, кусая губы. Видя жуткую картину с двумя трупами, Алби постепенно начала понимать, что она могла погибнуть в два счёта, и что только Гарт, каким-то непостижимым образом убивший этого волка, вытащил её из лап смерти. Вытащил, рискуя собой осознанно, а не как она, по глупости и безрассудству. Она медленно закрыла глаза, молясь, чтобы Рифус не увидел, как её лицо вновь заливает краска. Она испытывала жгучий, непередаваемый стыд. Маленькая идиотка. Маленькая самонадеянная идиотка. Алби всхлипнула и прошептала, не поднимая головы:
— А зачем ты... дал мне наркотик?..
Рифус Гарт снова цапнул её за подбородок и посмотрел в налившиеся слезами глаза. Алби поёжилась. Такой взгляд крошил камень.
— Ты вообще никакого добра не помнишь, Алби Мирр? Ты просто инфантильная девочка, до сих пор считающая, что ты в Ойкумене и смотришь у себя дома фильм с полным погружением, в любой момент имея возможность нажать на кнопку. Твоя кнопка — это я. А ты во Внешнем мире, где любой неосторожный шаг грозит смертью и смертью мучительной. Ты так и не поняла, что здесь все твои фанаберии приводят лишь к одному результату. Я стараюсь облегчить твою участь, ты же её методично ухудшаешь. Сама ухудшаешь, причём изобретательно. Когда ты пришла в себя, я дал тебе «скей», чтобы ты хоть на пару часов почувствовала себя счастливой и довольной, свободной от тех проблем, что ты так упорно находишь на ровном месте. Я тоже выпил, у меня, знаешь ли, был небольшой стресс. Ну торкнулись, хорошо провели время. Ты ж бросила своего жениха, что ты рефлексируешь? А-а-а... Понимаю. Тебе больше по душе силовой подход. Снимает с тебя ответственность. Ты тогда невинная жертва этого подонка и с тебя взятки гладки. Хорошо устроилась. Я учту это на будущее. Ты действительно инфантильный ребёнок, пропускающий всё через призму собственного эгоизма. Тебя не волнуют здешние опасности, ты существуешь в каком-то отрыве от реальности, и всё, что тебя беспокоит и заставляет всхлипывать и шмыгать носом, — это то, что ты получила удовольствие с тем, кого пару часов назад собиралась пристрелить. Алби, сегодняшняя выходка была последней твоей глупостью. Ты у меня научишься подчиняться. Я повторюсь, ты мне нужна живая. И в сознании. Не хочешь больше «скея», так его чаще раза в неделю вообще нельзя употреблять, это прямой путь в штырьки. Но подумай над своим поведением и той ситуацией, в которой ты находишься. Мне скоро надоест вытаскивать твою очаровательную задницу из всех тех передряг, в которые ты влипаешь по собственной дурости. А теперь иди внутрь и сделай завтрак. Я тебя снаружи запру.
Он дождался, пока девушка почти неслышно прикроет за собой дверь, закрыл её на два оборота и уселся на жёсткий рыжий бок мёртвого волка. Окровавленные глазницы делали морду зверя похожей на монстров из фильмов ужасов, что без конца крутили на одном из нишевых каналов. «Кому-то ещё нужны фильмы ужасов. Когда вам всем, умникам из Института, шофёрам, барменам, да тем же полицейским, достаточно просто прибыть сюда и потусоваться здесь без оружия пару часов. Пройти вал и приобщиться к истинному ужасу, глубинному, можно сказать, хтоническому. В своём Институте вы пытаетесь сыграть в господа бога, не подозревая, как неизбежна расплата за рискованные эксперименты. Вы ненавидите «красногалстучников», считая их надсмотрщиками с пушкой, камнем на пути прогресса, чурбаками
При мысли об Алби Рифус с чувством сплюнул на землю. Те несколько мгновений слабости, когда он увидел лежащую без чувств израненную девушку и впервые подумал, что обрёк её на страшную, бессмысленную смерть, давно растворились в тумане прошлого. То, что он чувствовал к ней, не было любовью. Влечением. Привязанностью. Это было тёмное и мучительное ощущение созависимости, отравляющее душу и заставляющее ещё сильнее унижать, подавлять, втаптывать в землю, а иногда ему хотелось её убить. Особенно сейчас, глядя в заплаканные зелёные глаза, в которых стыд и жалость к себе мешались с ужасом от воспоминаний об их физической близости. Рифус Гарт никого и никогда не любил, искренне считая эмоции уделом мятежных натур типа этих умников из Института. Тем более женщины с их переменами настроения, непостижимой логикой и стремлением привязать к себе мужчину самыми идиотскими способами рассматривались Рифусом как существа, которых надо железной рукой приводить к покорности и не спускать с поводка. Даже сотрудницы бригады, а их было немало, удостаивались от лейтенанта Гарта лишь равнодушных кивков и кратких деловых разговоров. Для тела же существовали профессионалки, и пары визитов в неделю Гарту вполне хватало. Эти девушки были не склонны к болтовне, особенно в присутствии «красногалстучника». Даже шлюхам было понятно, кого можно злить, а кого нет. По совокупности этих фактов Рифус Гарт вполне комфортно чувствовал себя в одиночестве, коротая вечера с сослуживцами в паре неплохих баров или размышляя над очередным делом.
Алби же, до сих пор, как казалось, не понимавшая масштабов их общей трагедии, постепенно из идеального заложника превратилась в нечто, чему Рифус Гарт названия подобрать не мог, как ни пытался. Девушка со стальным стержнем, не превратившаяся в безвольную полусумасшедшую куклу за всё время их скитаний по Ойкумене и Внешнему миру, и одновременно с этим настоящая истеричка с хитро заверченными комплексами, способная психовать из-за их спонтанной связи и параллельно искренне восхищаться грозной красотой Внешнего мира, весьма достойно перенося тяготы существования в этом самом мире. Такой коктейль Рифус видел впервые, и он его притягивал своей неизведанностью, как притягивают тёмные воды холодного омута, где уже поджидает парочка чертей и одна зеленоглазая русалка. И всё же иногда у него чесались руки залепить Алби пощёчину, чтобы раз и навсегда усвоила, кто в этом тандеме главный. Но Рифус Гарт умел держать себя в руках всяко получше истерички из Института. Неделю он тут протянет, а потом либо салют в его честь, либо остаток жизни он проведёт в одиночной камере на минус двадцатом этаже Отдела. Что же до Алби, ей уготована либо пуля в висок, либо душевное общение с Пирсом или Диной, специалистами по изучению мозга. В любом случае участь незавидная. Он встал с рыжей шкуры, потрепал мёртвую морду за ушами, бросил взгляд на штырька, которого уже глодали ящерки-падальщики, и направился к двери.
Алби молча выставила на стол уже знакомые хлебцы, дистиллированную воду и порезанный орех. На пару похожих на маленькие сладкие перцы мешочки с наркотиком она старалась не смотреть и, к её удивлению, это получалось проще, чем она думала. За время той отповеди, что устроил ей Рифус Гарт, а так же за приготовлением нехитрого завтрака она почти физически чувствовала, как внутри неё медленно, но необратимо поворачивается какая-то шестерёнка, скрытая в самых потаённых глубинах сознания. И когда она повернулась и с глухим скрежетом замерла на новом месте, Алби Мирр вдруг успокоилась. Её измученный бесконечным страхом мозг наконец-то перешагнул роковую черту.
— Я больше не доставлю тебе неудобств, — Алби подвинула Гарту его порцию, — можешь не разряжать на ночь пистолет. Я больше не выйду одна наружу. Запас моих, как ты выражаешься, глупостей полностью исчерпан. Ешь, пока не засохло.
Она взяла свой хлебец и стала его грызть в какой-то задумчивости. Глаза у неё были сухими.
Рифус мысленно присвистнул. Что это ещё за качественно новый поворот в их нездоровых отношениях? Разум возобладал или наоборот, рассудок Алби окончательно погрузился во мрак безумия и безнадёжности? Что так повлияло: его выговор, трупы волка и штырька или общий груз впечатлений заставил Алби сменить пластинку? Гарт наклонился к девушке, заглядывая ей в глаза. Взгляд его она встретила почти равнодушно, только слегка дёрнулось веко.