Алекс Войд
Шрифт:
— Тогда задам ещё один вопрос, — продолжил я. — Какие же у меня могли быть мотивы для этого убийства? — а их априори чисто логически быть не должно.
— Это вы мне скажите, — насмехался надо мной следователь.
Он что охренел? Я за него всю работу должен делать? Лады, я ему сейчас приведу доводы о том, что я бы не получил от этого абсолютно никакой выгоды, ведь сделка не состоялась. Взял себя в руки и пояснил ему суть нашего делового контракта с князем и с его компаньоном. Мне казалось, что хотя бы это поможет ему немного задуматься над тем, что они поймали невиновного, а убийца сейчас где-то разгуливает
— Знаете, мистер Алекс, — начал он, когда я закончил изложение своих доводов, — убийства не всегда сопровождаются заранее спланированными действиями. Мотивы могут быть необязательно весомыми или логичными. Возможно, вы убили Вадима Глебовича в состоянии аффекта. Может быть, вам что-то в его словах не понравилось.
— Вы хотите сказать, что я настолько глуп, что убил бы компаньона перед важной для меня сделкой из-за каких-то эмоций? Вы меня за кого принимаете? За психа? — возмутился я, чувствуя, как нервно дергается веко над правым глазом.
— Именно это и характеризует состояние аффекта, — парировал следователь. — Как мне знать, что способно мгновенно вывести вас из себя? Как говорится, чужая душа — потёмки.
Чудесная тактика обвинения у него! Если рассуждать таким образом, то можно обвинять всех подряд. Это уже начинает меня серьёзно раздражать.
— Послушайте, а вы не могли бы хотя бы на мгновение предположить в своей голове, что убийцей мог быть не я? Мне кажется, что опытные следователи не должны сбрасывать с кого-либо подозрения, по крайней мере до суда, — настаивал я.
Затем я объяснил ему, что нож мне подбросили, и намекнул на горничную, которая столкнулась со мной на лестнице.
— Лучше проверьте её, и нити от неё приведут к кукловоду, — добавил я в заключение. — Ведь нужно действовать по горячим следам, а не полагаться только на то, что первый подозреваемый окажется виновником.
— Мы уже всех допросили и обыскали, — заявил мне этот негодяй. — Так что горничная не при чём. Если она и подкидывала нож, то никто этого не видел.
Меня уже всего начинало трясти от злости, но я не собирался сдаваться.
— Если так, то перечислите тех, кто был в доме в момент преступления и у кого нет алиби, — потребовал я.
— Что ж, если вам от этого станет легче, то пожалуйста, — ответил он с сарказмом: — В этот список входите вы сами, горничная и подчинённый князя по имени Гордей.
А ведь и сам князь Роман Глебович тоже не имел алиби. Он оставался наедине с Вадимом, когда я выходил из кабинета. Навряд ли он убил своего дядю, но если следовать фактам, почему бы и нет?
С другой стороны, с точки зрения материального интереса ему это не принесло бы выгоды до завершения сделки. Не знаю, стоит ли упоминать об этом… Вдруг князь поможет мне как своему гостю? Но если я сейчас оклевещу его, он может узнать об этом и просто отвергнет мысль о помощи в моём спасении. Однако что-то подсказывает мне, что он всё равно не будет беспокоиться о моём освобождении.
— Видите? Я же говорил вам про горничную: у неё нет алиби! Так что обязательно учтите это! — настаивал я.
— Какой в этом смысл? — следователь был равнодушен ко всему. Ему было важно лишь закрыть дело. — Нож все равно найден у вас! — заключил он.
Понятно… У кого оружие, тот и убийца. Такая упрощённая тупая логика!
— В таком случае, где мой адвокат? — пора было переходить к плану «Б», так как разумный разговор не удался. — И я требую возможность совершить звонок! Это моё право. Мои близкие должны знать о происходящем со мной.
— Адвокат будет предоставлен вам, не беспокойтесь, — безразлично ответил следователь. — И звонок вы сможете сделать сейчас.
Адвоката, вообще-то, должны были предоставить сразу после задержания. Ну ладно, это ещё не самое плохое из всего произошедшего. Меня вывели в коридор под конвоем и усадили за старый тюремный телефон.
— У вас есть пять минут для разговора, — уточнил следователь.
Невероятный жмот! Моя судьба на кону, а он говорит о «пяти минутах». Я набрал номер отца; гудки казались бесконечными. Я одновременно боялся услышать его голос и опасался его отсутствия; ясно было одно: отец будет недоволен случившимся. Но перспектива тюрьмы пугала меня больше, чем гнев родителя. Наконец гудки прекратились, и трубку подняли.
— Отец! — воскликнул я. — Отец, мне нужна твоя помощь. Меня подставили! Отец?
Я не услышал его голоса; вместо этого в трубке царила тишина. Как так? Ведь он взял трубку. Почему он молчит?
*Пип-пип-пип*
Отец отключился, не произнеся ни слова. Что это значит? С дрожью в руках я начал набирать номер матери, но мне приказали положить трубку.
— Время вышло! — объявил следователь.
— Как это вышло? — я уставился на него с недоумением. — Вы же сказали, что у меня есть пять минут для разговора, а я даже еще не поговорил, потому что связь оборвалась или был сброс. В тут может быть моя вина?
Однако они начали вырывать трубку из моих рук, и я стал отталкиваться от сотрудников тюрьмы ногами, потому что их поведение было абсолютно беззаконным. Конечно, я не хотел их бить, зная, что за это могут дать срок, но эти подонки лишали меня возможности связаться с родными.
Они нарушали мои права! Поэтому я держал трубку до последнего, пока конвоиры не начали избивать меня дубинками. И тут я уже был в ярости. Я не собирался мириться с таким отношением к себе.
Я вырвал дубинку у одного из них, выкрутив его руку, и начал защищаться. Не составило особого труда раскидать их по полу. Увидев потасовку, следователь испуганно убежал за металлическую решетчатую дверь.
Он позвал подмогу, и на меня набросилась толпа конвоиров в касках и со щитами. Я бы, возможно, смог справиться, но у них были пистолеты, да и к тому же они ударили меня электрошокером и начали беспощадно пинать ногами. Если в этой ситуации что-то и могло радовать, так это то, что я пятерым сломал нос, двоим рёбра, а троим выбил зубы. Сами напросились!
В общем, я хорошо постоял за себя и мог этим гордиться. В закрытом узком пространстве маневрировать нанося удары было сложно. К тому же у меня болел живот и из носа лилась кровь. Однако им было всё равно. Меня подхватили под мышки и оттащили в камеру, где я чуть не умер. Моё тело покрылось огромными гематомами, и я еще повезло, что нос не сломан. Я лёг на кровать с убогим тонким матрацом.