Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
в том с л у ч а е , — но погибнут наверняка в том с л у ч а е , — если поте
ряют трезвость и вздумают, будто «великая, победоносная, ми
ровая» революция обязательно все и всякие задачи при всяких
обстоятельствах во всех областях действия может и должна
решать по-революционному» 1.
Если такая опасность стояла перед «настоящими револю
ционерами», то что же говорить о поэте-романтике, плененном от
крывшейся его воображению картиной очистительного «миро
вого
Больше всего тревожила и угнетала Блока с крайней остро
той ощущавшаяся им инерция прошлого — уже отжившего,
но дотла еще не сгоревшего и, несмотря ни на что, все еще «тя
нувшего на старое», отравлявшего освеженный революцией воз
дух дыханием распада и гниения. Даже отдельные незначитель
ные факты, события, просто случайные происшествия разраста
лись в переживании Блока до размеров гомерических. «А ужас
старого мира налезает...» — вот лейтмотив его тревожных наблю
дений и размышлений.
Это болезненное ощущение распространялось с частностей
и на общее. Крепка была в Блоке бакунинская закваска, и за
ветную цель революции видел он, между прочим, в ликвидации
1 В. И. Л е н и н . Полн. собр. соч., т. 44, с. 223.
28
государства и всех его институтов — правовых, охранительных,
духовно-нравственных, религиозных.
Между тем пролетариат в огне революционных битв,
в сплошном вражеском окружении, уже приступил к построению
своего государства, теория которого была глубоко обоснована
В. И. Лениным. Блок природы этой новой государственности не
постигал. Ему казалось, что в новых формах готовы восторжест
вовать все те же «устаревшие средства» изжившей себя «власти
государства», которая воплощалась для него только в образе сверг
нутого политического строя со всем его веками отработанным
аппаратом административного принуждения и духовного гнета.
И он, случалось, болезненно воспринимал усилия новой госу
дарственности в ее зачаточных, первоначальных и переходных
формах как своего рода инерцию ненавистного прошлого, как
проявление силы, объективно противостоящей духовным устрем
лениям, воле и совести «освобожденного человека». А тем
самым — как «замедление» безудержного полета революции и да
же как «измену» духу обретенной свободы.
Вот он — тот самый архиреволюционный максимализм, но
желавший считаться с реальными обстоятельствами и возможно
стями, не вникавший в сложнейшую стратегию и тактику рево
люции. Роковое заблуждение,
романтического склада, влюбленным в революцию как в свер
шившееся чудо и стремившихся упредить события в условиях
нового, только складывавшегося правопорядка.
Но Блок ничему не «изменил» и ни от чего не «отрекся», —
как бы ни старались доказывать это его явные и тайные враги.
«Случайное и временное никогда не может разочаровать насто
ящего художника», — утверждал Блок (VI, 23). Он до конца
безоговорочно считал «Двенадцать» лучшим своим произведением,
вершиной своего пути. И создать свой шедевр он смог потому,
что «жил тогда современностью» (об этом — в воспоминаниях
Г. П. Блока).
Кривотолки, которые поэма вызвала в литературной среде
и в печати, побудили Блока 1 апреля 1920 года составить спе¬
циальную записку о «Двенадцати». Здесь читаем: «Недавно я го¬
ворил одному из тогдашних врагов, едва ли и теперь простив¬
шему мне мою деятельность того времени, что я хотя и не мог
бы написать теперь того, что писал тогда, не отрекаюсь ни
в чем от писаний того года» 1.
Не мог бы написать — потому что уже не живет так все
цело современностью, как жил тогда. Но и не отрекается —
1 А л е к с а н д р Б л о к . Собр. соч., т. V. Л., 1933, с. 183.
29
потому что ни от чего не отказался. А годом позже, когда ка
кой-то «вития» из Дома литераторов, прослушав речь Блока
«О назначении поэта», которую кое-кто по недомыслию решил
счесть «покаянием», сочувственно сказал ему: «Какой вы шаг
сделали после «Двенадцати», Александр Александрович!» — тот
ответил ему «ровно и строго»: «Никакого. Я сейчас думаю так
же, как думал, когда писал «Двенадцать» (об этом — в воспоми
наниях К. Федина).
Так поэт, покуда был жив, как мог, оборонялся от лжи и
клеветы. Седьмое августа 1921 года положило конец этой само
обороне.
Смерть Блока не только была очень заметным событием
общественной жизни, но и сама стала фактом идейно-литератур-
ной борьбы. Сразу хлынул поток некрологов, статей, воспомина
ний. И само собой понятно, никто из писавших о Блоке (за
редчайшими разве исключениями) не мог обойти вопроса об его
общественно-политической позиции в октябре 1917 года и в по
следующее время. Тут-то вовсю и развернулась шумная клевет
ническая кампания, единственная цель которой заключалась в