Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
восполнимые пробелы. Несколько человек, связанные с Блоком
жизненно или стоявшие к нему особенно близко, не успели или
не удосужились написать о нем.
Легко представить себе, насколько интересны и содержатель
ны были бы записки о Блоке его матери, про которую он гово
рил: «Мы с мамой — одно и то же».
Очень уж беглы и отрывочны незавершенные (вернее —
только начатые), носящие черновой характер записки Любови
Дмитриевны Блок.
1 И. Н о
2 «Последние новости» (Петроград), 1923, 6 августа.
16
Ничего сколько-нибудь путного не сумела рассказать Любовь
Александровна Д е л ь м а с , — ее «воспоминания» даже нельзя напе
чатать.
Неизмеримо больше других мог бы вспомнить «друг един
ственный» Евгений Павлович И в а н о в , — с ним Блок делился са
мым сокровенным. Но Иванов совсем не умел писать, и то, что
он оставил в качестве начала своих воспоминаний, это настоя
щий сумбур, в котором даже трудно разобраться. Интереснее и
содержательней отрывки из дневника Евгения Иванова, где заре
гистрированы его встречи и беседы с Блоком, к сожалению,
только самые ранние.
Совсем ничего не написали люди, в разное время находи
вшиеся с Блоком в тесных отношениях: А. В. Гиппиус, Вячес
лав Иванов, Федор Сологуб, В. Э. Мейерхольд, В. И. Княжнин,
М. И. Терещенко, П. С. Соловьева (Allegro), Ал. Н. Чеботарев-
ская, В. Н. Соловьев.
Слишком скупо рассказали о Блоке Сергей Соловьев, Сергей
Городецкий, Алексей Ремизов, Р. В. Иванов-Разумник.
Далее: люди, встречавшиеся с Блоком, запомнили по боль
шей части внешнее, бытовое: как выглядел Блок, как он дер
жался, и гораздо реже — то, что он утверждал и доказывал.
Но тут виноваты не столько мемуаристы, сколько сам Блок.
По натуре он был так сдержан и замкнут, что лишь в редких
случаях, с немногими людьми, к которым был особенно распо
ложен, пускался в откровенные, доверительные беседы.
Поэтому для того, чтобы в полную меру узнать, чем и во имя
чего жил Александр Блок, надобно прежде всего погрузиться
в его сочинения, дневники, записные книжки, письма. А воспо
минания современников вносят дополнения в общую картину
(в иных случаях — весьма существенные) и создают тот истори
ческий, идейно-литературный, бытовой фон, на котором прошли
жизнь и работа поэта.
Наконец, нельзя не заметить, что одни просто не видели на
стоящего Блока, другие — не хотели видеть. Ведь каждый мему
арист смотрел на поэта с высоты своего роста. А рост этот, как
правило, не поражает величием.
В зрелую пору жизни Блок был очень одинок.
С наиболее
символизма он к тому времени разошелся бесповоротно. С Вале
рием Брюсовым его отношения с самого начала так и не нала
дились и всегда оставались корректно холодноватыми. «Истери
ческая дружба» с Андреем Белым, пройдя через десятилетние
личные и идейно-литературные испытания, в конце концов при
обрела форму далековатой, никак не пересекавшейся и ни
17
к чему но обязывавшей приязни. С Зинаидой Гиппиус поддер¬
живались отношения крайне неровные, перемежавшиеся то не
долгими сближениями, то резкими расхождениями. Таких в про
шлом находившихся рядом людей, как Вячеслав Иванов и Геор
гий Чулков, для Блока, говоря его же словами, уже «просто не
было». В сущности, все связи разорваны.
А ближайшее окружение составляли фигуры совсем мало
заметные.
В 1916 году, собираясь на войну, Блок сделал такую запись:
«Мои действительные друзья: Женя (Иванов), А. В. Гиппиус,
Пяст (Пестовский), Зоргенфрей. Приятели мои добрые: Княжнин
(Ивойлов), Верховский, Ге. Близь души: А. Белый (Бугаев),
З. Н. Гиппиус, П. С. Соловьева, Александра Николаевна (Чебо-
таревская)» 1.
Маловато для окружения первого поэта России! И среди
перечисленных — всего лишь два значительных писателя: А. Бе
лый и З. Гиппиус, да и те названы скорее как воспоминание
о прошлом («близь души»).
Все это не могло не сказаться на характере и на уровне мно
гого из того, что написано о Блоке.
Иным мешала чрезмерная любовь к Блоку. Прежде всего
относится это к многоречивым писаниям его тетки и биографа
М. А. Бекетовой. Ее широко известные книги «Александр Блок»
(1922) и «Александр Блок и его мать» (1925) содержат множе
ство драгоценных подробностей (главным образом о юных годах
Блока), но сбиваются на благостно-умиленное «житие».
Реальный облик мятежного и трагического Блока подменен
в этих книгах ангелоподобным ликом пай-мальчика, послушного
сына, любящего племянника, очаровательного баловня с у д ь б ы , —
так что остается просто непонятным, как столь благополучный
человек умудрился сочинить столь неблагополучные стихи.
В меньшей мере, но тенденция иконописания сказывается
и в других «семейных» воспоминаниях о Блоке.
С серьезной поправкой следует принимать и живо написан