Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
ные воспоминания В. П. Веригиной. Поначалу они подкупают
безотказной точностью памяти, но чем дальше, тем больше на¬
чинают раздражать дамской болтливостью и глухим непонима
нием Блока.
Здесь Блок предстает целиком погруженным в «заботы су¬
етного света», этаким приятным весельчаком, «любимцем об
щества». Конечно, временами Блок бывал легким, задорным,
1 А л е к с а н д р Б л о к . Записные книжки. 1901—1920. М.,
1965, с. 309.
18
веселым.
одна, боковая, отнюдь не главная сторона блоковского мира.
Из этих воспоминаний мы почти ничего не узнаем о том, чем
в действительности жил и мучился Блок в решающие для него
годы. Очевидно, он просто не считал нужным делиться своими
мыслями и переживаниями в кругу милых молодых женщин, с
которыми на время свела его судьба.
Сам Блок знал цену этому своему окружению. Про
В. П. Веригину он записывает: «Хорошая, милая, но актриса и
болтушка» (VII, 139). Во всяком случае, нельзя не согласиться
с Г. И. Чулковым, который с полным основанием заметил, что
«Блок не был таким невинным, милым шутником, каким его
видела В. П. Веригина» 1.
Большую ошибку сделает тот, кто поверит в такого Блока.
Для того чтобы уберечь себя от подобной ошибки, достаточно про
читать воспоминания другой женщины — серьезные, полные глу
бокого исторического смысла воспоминания Е. Ю. Кузьминой-
Караваевой (Матери Марии).
Есть, однако, в мемуарной литературе о Блоке и некая об
щая черта, проступающая в отдельных случаях то более, то
менее резко. Это — заданность образа Блока, связанная с особым,
«биографическим» прочтением его лирики. На такое прочтение
наталкивали и содержание и тон этой исповедальной лирики.
Лирическое «я» играет в стихах Блока громадную роль, пре
вращает их в откровенный и искренний «дневник одной жизни».
В центре этого «дневника» стоит литературная личность автора
(лирического героя); она служит как бы стержнем, вокруг кото
рого формируются и группируются лирические темы. За каждым
звеном «дневника» угадывается не просто какой-то безликий ли
рик, но именно Александр Блок — поэт с именем и фамилией,
со своей личностью, биографией, судьбой и даже обликом («Влюб
ленность расцвела в кудрях и в ранней грусти глаз...» и т. п.).
Тем самым подсказывалось подчас слишком прямолинейное
истолкование блоковской лирики:
ко портретные черты лирического героя (в данном случае они, в
самом деле, в значительной мере совпадали), но и та сложная
метаморфоза, которую герой претерпевал в ходе развития своих
лирических сюжетов.
Сперва это серафический «отрок», молитвенно зажигающий
свечи перед алтарем Прекрасной Дамы. Далее — грешный «пото
мок северного скальда», «завсегдатай ночных ресторанов», «пад-
1 «Ученые записки Тартуского гос. университета». Труды по
русской и славянской филологии, IV, с. 305.
19
ший ангел», спаленный цыганскими страстями. Наконец, в более
поздних стихах — трагический «стареющий юноша», «угрюмый
скиталец», «печальный, нищий», «жесткий» человек, рассказываю
щий о своей нелегкой жизни, которая обернулась одновременно
и «восторгом», и «бурей», и «адом»...
Эти лирические обличья проступают то более, то менее отчет
ливо во многих мемуарных рассказах о реальном Александре
Александровиче Блоке — в зависимости от того, каким предпочи
тал видеть его тот или иной мемуарист, то есть, в конечном сче
те, от вкусов и пристрастий самого мемуариста.
Подкупающая искренность блоковской лирики, ее обнажен
ная исповедальность бесспорно способствовали тому, что и сам
Блок, его личность и личная жизнь стали восприниматься как
бы сквозь призму его стихов. И нередко становились предметом
бестактного обсуждения в литературной и окололитературной сре
де. Можно было бы привести факты, свидетельствующие о том,
что иные события личной жизни Блока, перетолкованные в духе
и стиле его стихов, благодаря нескромности падких на сенсацию
людей (числившихся среди литературных «друзей» поэта), в весь
ма прозрачном изображении выносились даже на страницы печати.
Так еще при жизни поэта стала постепенно возникать, вылеп
ляться, оформляться маска Блока. Зачастую она заслоняет его
настоящее, человеческое лицо и в мемуарной литературе, и
в посвященных ему стихах, и в его иконографии. В частности,
иной раз в форме непомерных преувеличений мелькает тема:
Блок во хмелю.
Блок был на удивление прост (как все истинно большие
люди), неслыханно любезен и приветлив с кем бы то ни было.
В нем не было решительно ничего от позы, рисовки, притворства,
жажды успеха и вообще от какой-либо суеты. У себя в Шахма