Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
тове он любил ходить в рубахе с косым воротом и в русских са
погах, отлично орудовал топором и косой, пилой и рубанком.
Любил приговаривать, что работа везде одна — что печку сло
жить, что стихи написать.
А изображают его сплошь и рядом то архангелом, то демо
ном в обличьи декадентского денди с надменным, холодным ли
цом и опустошенным взглядом, в неизменном сюртуке с бантом...
Роковые женщины «с безумными очами», удалые лихачи, кабац
кая
непременные аксессуары вульгарного, штампованного изображе
ния Блока, ставшего общедоступным достоянием литературного
ширпотреба.
Есть в разноречивой мемуарной литературе о Блоке, сочи
нявшейся с разных позиций и с разными побуждениями, еще
20
одна фальшивая тенденция — представить поэта отрешенным от
реальной жизни сновидцем, который, мол, ни в какой обществен
ности ничего не понимал и, ринувшись в публицистику и кри¬
тику, опрометчиво взялся не за свое дело.
Иногда такого рода утверждения шли от прямого желания
развенчать и унизить Блока, подорвать его репутацию и автори¬
тет революционного поэта. Именно так обстояло дело, например,
в тенденциозных воспоминаниях Зинаиды Гиппиус, проникнутых
лютой ненавистью к Октябрьской революции и крайним ожесто¬
чением против Блока — автора «Двенадцати».
Воспоминания так и названы: «Мой лунный друг». И Блок
изображен здесь человеком ко всему равнодушным, одержимым
визионером, лунатиком, который, дескать, мало чего соображая,
всегда ходил где-то «около жизни» и принятие которым револю
ции нельзя обсуждать всерьез, поскольку оно было лишь безум
ной выходкой «безответственного мистика».
С Зинаидой Гиппиус все ясно. Но вот даже В. Зоргенфрей,
свидетель добросовестный и Блока чуть ли не обожествляющий,
изображает поэта в решающем для него 1907 году в таком свете,
будто он подходил к «событиям» настороженно, как к чему-то
чуть ли не «враждебному его целям».
Какое глубокое непонимание! Словно не было и в помине
ни тогдашних стихов Блока, ни его пышущих гневом и страстью
статей о современном положении России и русской литературы.
И дело тут, конечно, не в сознательном искажении личности и
деяния Блока, но в изначально сложившемся представлении о
поэте как о парящем где-то над тревогами жизни вдохновенном
мечтателе и мистике, устремленном душой к «иным мирам».
Так из подмены лица маской, из недопонимания судьбы по
эта исподволь складывалась, закреплялась и до сих пор живет
легенда о Блоке.
Тенденция представить Блока
живается и в замечательных по-своему мемуарах Андрея Белого.
О них разговор особый. Это самое существенное из того, что
современники рассказали о Блоке. Но, пожалуй, и самое спор
ное.
Воспоминания Андрея Белого выделяются из общего ряда,
во-первых, потому, что автор их большой писатель, мастер сво¬
его дела. Собственно литературные достоинства этой книги (осо
бенно в расширенной, наиболее полной ее редакции) — велики
и очевидны. Наблюдательность Белого, меткость его характери
стик, изощренные приемы реалистического в основе своей гро
теска, которыми оп пользуется с такой преизбыточной щед
р о с т ь ю , — во всем этом продемонстрировано тонкое словесное ис-
21
кусство. Сколько блеска и яда у Белого и в изображении
салонной литературно-религиозной «общественности», и в велико
лепных портретах самих «общественников» и множества предста
вителей тогдашней интеллигентской, в частности символистской,
элиты, и в комически обыгранных мельчайших деталях наруж
ности или костюма, как правило, беспощадно зарисованного им
персонажа.
Но совершенно уникальны воспоминания Андрея Белого как
широкое документально-художественное повествование, вводящее
в историю и самую атмосферу русского символизма, хотя карти
ну, с таким размахом созданную писателем, и нельзя счесть
объективной. В существе своем это произведение полемическое:
Белый поставил задачей не только восстановить задним числом
свой духовный мир, но и обосновать и защитить свое понима
ние символизма.
Андрей Белый был большим писателем, даже с проблесками
гениальности, что единодушно отмечали все, кому приходилось
с ним сталкиваться. Но вместе с тем трудно назвать другого
столь же хаотического, неупорядоченного писателя, беспрерывно
менявшего свои вехи и судорожно переписывавшего заново свои
сочинения.
Совершенно необычна и творческая история его воспомина
ний о Блоке.
Обратившись к ним сразу же после смерти Блока, А. Белый
быстро написал очерк, охватывающий время с 1898 по 1905 год
(с очень беглым и невнятным «пробегом» по годам последую
щим), и опубликовал его в 1922 году в «Записках мечтателей».
(Этот текст и воспроизведен в нашем сборнике.) Но даже не
дождавшись публикации, он немедленно начал писать вос
поминания по новой, сильно расширенной программе, — так воз