Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры

Эрлер Ольга

«Ты пришел ко мне, возлюбленный мой»…

Они устроились на ложе из сухой травы, укутались всеми одеялами, обнялись крепко. «Спи, моя родная». Угли, головешки от костра светились в темноте, черное августовское море тихо, усыпляюще билось о берег, но ей не спалось — сентиментальная песня не шла из головы, «мир без любимого»… Если в ней иногда от усталости, беспокойства о будущем, неустроенности тяжелой кочевой жизни поднимался намек на жалобу, она представляла свою благополучную жизнь в Афинах, в чудесном белом домике, в окружении добрых друзей, в атмосфере беззаботности и достатка, но без него, то быстро приходила в себя и рьяно благодарила богов за свою жизнь, ибо это была жизнь с ним. Да, они часто разлучались, надолго или накоротко, виделись урывками, на людях, не так, как хотелось,

но он был в ее жизни, она была в его жизни, их жизни шли рядом, пересекались или сливались в одну, и это были моменты несказанного счастья. Вот так, как сейчас: на краю земли, на берегу далекого моря, под чужим небом происходит чудо — она чувствует себя дома, потому что он рядом. Так чувствовала она себя в Египте, в Вавилоне и вот сейчас на Гирканском море.

Он обнимал ее, сонно дышал в затылок. На нее опустилось и опутало сладкими путами облако нежности. Ей хотелось повернуться к нему и целовать его, спящего. Таис знала: проснувшись, он не обидится, что потревожили его сон. Наоборот, ответит тем же — лаской и любовью. Но все же Таис преодолела свой порыв, пожалев его, улыбнулась, и по телу ее разлилась теплая волна блаженства и покоя.

Глава 11

Филота. Дрангиана.

Осень 330 г. до н. э.

— Наслаждайся морем, — сказал Александр свое обычное.

Ах, как Таис не любила, когда он так говорил. Ведь это означало, что пришло время снова трогаться в путь. Еще пару дней — и все, прощайте, чайки. Ладно-ладно, только не ныть!

— А ты? — в свою очередь, спросила его Таис бодрым голосом.

— И я с тобой, я же твой дельфин.

— Отлично. Знаешь, во сколько раз твое присутствие увеличивает мое наслаждение?

— В миллион! — не задумываясь ответил Александр.

В следующий раз она увидела море через пять лет.

Недолгие веселые денечки на берегу Гирканского моря прошли, пролетели, как все хорошее, быстрее стрел Артемиды-охотницы. Снова долгая, утомительная дорога по пескам, редким оазисам, руслам полувысохших рек, сухим серым колючкам, вдоль выветренных землистых гор. В неизвестность.

Александр с войском ушел далеко вперед, а Таис, как она ни просилась с ним, оставил в обозе. А он разросся и представлял собой целый кочевой мир со своими порядками, устоявшимися традициями и образом жизни. Один рынок был не меньше, чем афинская или коринфская агора: там можно было купить все, что хотелось твоей душе. Не только местные и греческие товары, но даже доставленные из далекой Индии или загадочной страны, населенной желтолицыми узкоглазыми людьми. Бесконечная вереница из тысяч повозок, запряженных волами, груженых мулов, верблюдов, ослов, пеших и конных людей, стад овец, быков, клеток с птицей на многие километры тянулись на восток, по горным дорогам парфянского Копет-Дага, поднимая густую пыль до неба.

Зная, что сила государства определяется мощью его армии, Александр в первую очередь неустанно заботился о ней: от своих «орлов» он требовал многого, но и давал им много. Снабжение ее провиантом, лошадьми, оружием было налажено четко и бесперебойно. Им занимался сейчас опытный Парменион — прекрасный администратор, строгий блюститель порядка и дисциплины. В его ведении Александр оставил большую армию и денежные средства, хранящиеся в Экбатане.

Но нельзя было обходить вниманием и обоз. С ним двигались ремесленники, снабженцы, ученые, рабы, конюшенные, оружейники, которых Александр ценил особо и содержал на свои средства. Целый инженерный корпус отвечал за строительство и сборку машин, разборных судов, за наведение мостов, укрепление лагеря. К вспомогательным службам относилась медицинская часть, касса, почта, отдел разведки, переводчики, землемеры. С обозом двигались торговцы, купцы и мастеровые, на свой страх и риск примкнувшие к походу. Они не без оснований расчитывали на крупные барыши от торговли с хорошооплачиваемыми солдатами Александра [30] .

30

Конный гвардеец получал 16 драхм в день, пеший — 5,5. Для сравнения: средняя афинская семья жила на 2 драхмы в день. Не удивительно, что

наемники охотно шли в армию Александра.

Таис научилась мужественно сносить тяготы и неудобства кочевой жизни, считая, что не вредно иметь ложку бытового дегтя в бочке любовного меда. Нехорошо своим безоблачным счастьем дразнить завистливых богов. Боги не любят и жестоко наказывают смертных, в чем-то превосходящих их самих. Тому примеров — бесконечное множество. Артемида убила Ориона за то, что он обошел ее в искусстве охоты. Лето [31] покарала возгордившуюся Ниобу за то, что у той было больше детей, чем у богини, уничтожив их на глазах матери. Афродита наказала Психею за ее красоту.

31

Мать Аполлона и Артемиды.

Психея пришла на ум Таис по чистой случайности: Таис разбила свой любимый кратер, расписанный сценами из ее жизни. Красота, из-за которой люди стали оказывать смертной Психее божественные почести, поначалу принесла ей мало счастья. Афродита не могла смириться с тем, что какая-то девушка красивее ее. Но Эрос, сын Афродиты, которого богиня любви и красоты выбрала оружием своей мести, спутал ей карты, влюбившись в Психею и став ее тайным супругом.

Божественный супруг являлся Психее только ночью, ибо не хотел, чтобы Психея увидела и узнала его — в этом состояло его условие. «Знаем мы эти условия. Видимо, все мужчины не без странностей», — Таис подумала об Александре и его играх в приятки. Завистливые сестры наивной Психеи подучили ее нарушить клятву, чтобы увидеть таинственного мужа. Дождавшись, когда ее возлюбленный уснет, Психея зажгла лампаду и узрила в своей постели крылатого бога любви. От потрясения она вздрогнула и пролила на него горячее масло. Ни слова не говоря — разве это не типично для мужчины — Эрос в гневе улетел, бросив свою беременную к тому моменту жену на произвол судьбы. Бедная Психея даже пыталась утопиться от горя. (Тут Таис подумала о своем опушенном рыльце.) Видимо, только отчаянием Психеи можно объяснить ее жестокую месть сестрам-завистницам.

Боги мстят и карают, значит ли это, что и люди имеют на это право? Хотя, право иметь — это еще полбеды. Тяжело решить им воспользоваться.

Только выполнение трудных заданий-испытаний, наложенных на Психею разгневанной Афродитой, спасли ее от смерти. Выказав смирение (опять смирение, что же еще?), она почти умилостивила судьбу, но в последнюю минуту чуть не испортила дела. Несмотря на запрет, Психея раскрыла баночку с волшебной мазью, которую несла из подземного царства Афродите, и была-таки наказана смертью за свое женское любопытство. Спасибо, Эрос, наконец, перестал обижаться и волшебством вернул ее к жизни. Все кончилось благополучно: свадьбой, рождением дочки, вознесением на Олимп. В жизни не все кончается так хорошо, хотя в остальном история казалась вполне жизненной и поучительной.

Люди часто делают одни и те же ошибки, не извлекая из них никаких уроков. (Зато как любят учить других.) Или, как говорил конюх Таис, бараном родился, бараном умрешь. Таис усмехнулась. Она знала по себе, как трудно воевать с собственной глупостью или слабостью. Каждый раз, когда ей и Александру предстояла разлука, она начинала сходить с ума, хотя клялась себе не мучить Александра истериками и снести неизбежноемужественно. Но, несмотря на благие намерения, повторялось одно и то же: она просилась в «царский обоз», а он отправлял ее в основной. Так, полтора месяца назад опять не помогли никакие мольбы.

— Я не могу, — Таис в отчаянии заломила руки, — вот так переступить порог, удалиться и знать, что впереди разлука, и я тебя не увижу. Я прекрасно понимаю, что у тебя в жизни море дел и забот. Море. Что тебе некогда передохнуть, что тебе — не-до-ме-ня! Но что мне делать?! Я слышала, дети боятся засыпать, думая, что уснув, они умрут и никогда больше не увидят маму. И я не лучше. Мне кажется, если я тебя не вижу, то тебя… нет.

— Вот это новости! А я считал, что мой незримый образ всегда в твоем сердце, — пошутил Александр вопреки ее патетике, но потом прибавил другим тоном: — Ну, иди ко мне. Давай мы вместе возьмем тебя в руки.