Александр Невский и Даниил Галицкий. Рождение Третьего Рима
Шрифт:
Летописец однозначно встает на сторону Александра в вопросе переписи новгородцев ордынцами. Безусловно, для Александра очень важно было показать ордынцам, что он владеет ситуацией в Новгороде. В противном случае князь рисковал быть вообще устраненным от власти в Северо-Восточной Руси. Неповиновение Новгорода неминуемо вызвало бы карательную экспедицию. То, что город ни разу не пережил татарского разгрома, — несомненно заслуга политики Александра Невского. Хотя и приходилось князю идти на жесткие меры. Однако же заметим, что, разгромив оппозицию своей политической линии в Новгороде, князь обошелся без смертных казней, хотя учинил расправу с дружиною сына Василия, и нужно признать ее достаточно жесткой, что, вероятно, было продиктовано и тем явным или скрытым надзором за его действиями со стороны ордынцев.
В своем гениальном труде «Россия и Европа» Н.Я. Данилевский приводит важнейшую мысль, которая, по сути, описывает судьбы всего православного мира в эпоху противостояния внешней агрессии. Речь идет
АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ И ДАНИЛА ГАЛИЦКИЙ У ИСТОКОВ КОНЦЕПЦИИ «МОСКВА — ТРЕТИЙ РИМ»
ВИЗАНТИЙСКОЕ НАСЛЕДИЕ НА РУСИ В XIII ВЕКЕ И ЗАРОЖДЕНИЕ ИДЕИ ТРЕТЬЕГО РИМА
Раскрытие этой темы потребует от нас небольшого экскурса в историю Владимиро-Суздальской, а чуть ниже и Галицко-Волынской Руси. Начнем мы с Севера.
«После смерти Юрия Долгорукого произошли события, которые также могли сопровождаться строительством Борисоглебских монастырей в Суздальщине. В Суздальской летописи, входящей в состав Лаврентьевского свода, под 1159 годом записано: “Преставися Борис князь Гюргевич месяца мая в 2 день”. Положил в церкви Бориса и Глеба на Нерли, где было становище Бориса и Глеба. Вскрывший его гробницу в 70-е годы XVII века суздальский воевода Тимофей Савелов велел записать, что поверх останков князя лежала одежда, шитая золотом, на которой был золотом же вшит распластанный одноглавый орел — символ княжеской власти. Борис Юрьевич был сыном Юрия Долгорукого. Он был погребен своим старшим братом Андреем Боголюбским в Борисоглебской церкви в Кидекше — княжеской резиденции под Суздалем».
Небезынтересно отметить, что на поздней фреске XIX столетия в Георгиевском соборе Юрьева монастыря Великого Новгорода, изображающей в полный рост Александра Невского, на плаще князя также изображен золотой распластанный одноглавый орел в красном картуше. Голова геральдической фигуры орла украшена нимбом. Геральдическая фигура орла и первое появление на Руси изображения двуглавого орла свидетельствуют о том, что на символическом уровне идея царской власти была не чужда княжеским домам. Символика орла ведет нас к истокам идеологемы Третьего Рима. Рассмотрим этот вопрос подробнее.
СИМВОЛ ТРЕТЬЕГО РИМА
Блаженный Августин говорил, что время — самая таинственная вещь, поскольку прошлого уже нет, будущего еще нет, а настоящее — мгновение, не имеющее длительности. Существует только вечность, в которой только и возможно подлинное постижение смысла земных событий. Только историческая память делает нас действительными полноценными соучастниками потока жизни. И от качества этой памяти в конечном счете зависит и качество нашей повседневной жизни.
Для нашей исторической памяти одним из ключевых понятий является воззрение на русскую государственность как на «Третий Рим». Это одно из глубочайших учений, в котором неразрывно связаны священные вехи духовной и земной истории христианской ойкумены. В древности весь комплекс идей о «всемирной империи» принадлежали не только светскому, но и религиозному мировоззрению.
А. Карташев справедливо указывал, что в эсхатологическом сознании христиан Римская империя становится оградой вечного царства Христова, царства, в которое «Христос вписался», во время переписи при Его рождении, проведенной римскими властями, и потому сама приобщается к вечности. Наша современница Наталия Нарочницкая развивает ту же мысль: «Наряду с историографическим значением Рим как императорский и царский град, где совершается всемирно-историческая борьба добра и зла, вошел в символику христианского художественного сознания. И такое понимание встречается не только в духовной, но и в светской литературе. Рим стал аллегорией мистического центра, оплота всемирно-исторической борьбы добра и зла, от выстраивания которого зависит конец мира. Римом в болгарских хрониках
Необходимо понимать, что сама идея Третьего Рима не возникла в России на пустом месте. Мы можем говорить об устойчивой, уже 500-летней традиции, существующей на Руси, взирать на себя как на законных наследников лидерства в христианской ойкумене до того момента, когда это воззрение приняло законченную формулировку в посланиях старца Филофея «Москва — Третий Рим».
Нельзя забывать, что начало этой идеологии, ее фундамент был заложен первым русским митрополитом Иларионом в 1049 г. в его знаменитой проповеди, известной нам как первый русский литературный памятник — «Слово о Законе и Благодати». Именно в «Слове» Иларион постулирует идею избранности русского народа: «Последние станут первыми». Приняв христианство последними в Европе, исключая литовцев, которым не суждено было стать историческим народом, Русь сразу заявила устами своего первого русского по крови митрополита о своей духовной готовности возглавить христианский мир. Именно эта идея, которой Русь и жила с тех пор, была осмыслена потомками как «бремя», как исключительно русское служение быть последним оплотом истинной веры и одухотворенной этой верой истинной имперской «римской» государственности.
Русское религиозное сознание в XVI веке видело «Рим» во всем царстве Русском, а не конкретно в столичном городе — Москве. Причем сознание образованных слоев русского народа не сводило эту концепцию до уровня простой идеи непосредственного византийского наследия. Для средневекового сознания сводить концепцию вечного Рима к византийскому наследию было опасным и двусмысленным, учитывая печальную судьбу Царьграда, павшего в 1204 г. под ударами латинян и в 1453 г. захваченного турками. Старец Филофей апеллирует к наследию не только Второго Рима, но и Первого, углубляя историческую и духовную ретроспективу и проецируя в будущее религиозную идею вечного, неуничтожимого до конца времен христианского царства. Русское христианское сознание не замывается в узком «византоцентризме», но вовлекает в свою перспективу всю христианскую ойкумену. Но и византийское наследие не сбрасывалось со счетов. Византийская цивилизация дала нам в наследие сплав библейской священной истории избранного народа, пропитанного эсхатологией, эллинское наследие универсальных гуманитарных ценностей и правовой фундамент римского государственного гения. Три истока Второго Рима, три универсальные ценности его цивилизации нашли достойное продолжение в истории российского царствия и империи. Государь Вечного Рима мыслился как обладатель делегированной теократии, обладателем суверенных властных прав не собственника, а попечителя христианской универсальной государственности. Теократическая концепция государства предусматривала, что государь — исполнитель Божиего Промысла. Византийская идея власти — это прежде всего идея универсальная. Только одна империя, империя ромеев, законных наследников отпавшего от Христа некогда избранного народа, — единственная законная, абсолютно легитимная земная власть. Такая идея власти не сопрягалась с границами государства или с его внешним могуществом, потому что власть истинного христианского государя — это власть вселенского характера.
Еще одним важным концептуальным наследием, входящим составной частью в идеологему Третьего Рима, был постулат о симфонии светской и духовной власти. Но кроме этого, задачей истинной христианской империи было и оставалось миссионерство. Миссионерство Вечного Рима усматривалось в том, что само государство олицетворяет собой идеал истинной веры, которым исполнены все его институты. И через систему «таксиса», систему особого миропорядка, такой строй может быть передан окружающим народам. Фигура христианского государя в данной системе ценностей мыслилась как священная экклезиологическая миссия, равноапостольская по своим задачам. Естественно, что при таком воззрении на характер и миссию христианской государственности средневековое сознание приходило к мысли неуничтожимости до конца времен истинной веры, защищенной твердыней истинной государственности — Третьего и последнего Рима.
В поистине программном обращении Александра Ярославича к своим современникам, иностранцам и соотечественникам, и к нам, его потомкам, нам важны слова о том, «что Русь жива». Действительно, после страшного татарского разгрома не только у иностранных наблюдателей, но и у русских людей могло сложиться впечатление, что это конец русской истории. Вряд ли кто мог думать тогда, что у Руси есть силы не только давать отпор внешним врагам, но и вообще продолжать какую-либо самобытную историческую жизнь. Однако нашелся такой человек, который собрал военную силу, ставшую непреодолимым препятствием для католической экспансии на Западе. Но все главное, что должно нас вдохновлять в этой фразе, обращении к оцепеневшим соотечественникам, — «Русь жива»! В этом жизнеутверждающем девизе — зерно-зародыш неразрушимости будущего Третьего Рима — Великой России. Это завет потомкам князя Александра и обетование того, что живой Русь останется до конца времен. Но традиция принятия на себя имперской миссии не ограничивалась только территорией Северной Руси. Некоторое время инициатива восприятия «имперского наследия» Византии принадлежала Югу.