Александр Невский и Даниил Галицкий. Рождение Третьего Рима
Шрифт:
«Итак, в Галицко-Волынской летописи царским титулом отмечен прежде всего Роман Мстиславич, родоначальник династии галицко-волынских князей. Обращаясь к сыну Романа Даниилу, летописец восклицает: Его же (Даниила) отецъ (Роман Мстиславич) бе цесарь в Роускои земли, иже покори Половецькоую землю и воева на иные страны все».
Использование царского титула продолжается и в дальнейшем. Летописец, описывая приготовления к погребению племянника Даниила Романовича Владимира Васильковича, свидетельствуете приготовлении погребения по царскому чину. «Княгини же его (с слу)гамии дврьными, омывшее его и увиша и оскамитомъ со круживомъ, якоже достоитъ цесаремъ, и возложиша и на сани, и повезоша до Володимеря».
Мы с уверенностью можем констатировать, что Владимир Василькович и при жизни пользовался царским титулом. Этому есть красноречивые свидетельства. «В колофоне списка “Паренесиса” св. Ефрема Сирина, выполненного для тиуна Петра, одного из приближенных князя: Въ лето сеемое тысяще написашася книгы сия при цесарстве благовернаго цесаря Володимера,
Помимо приведенных примеров, где царский титул непосредственно применялся к галицко-волынским князьям, известно и применение его в галицко-волынском летописании и по отношению к другим русским князьям. «В Галицком списке “Повести временных лет”, вошедшем в состав Летописца Переяславля Суздальского, весь текст летописи озаглавлен: “Летописецъ Рускихъ царей”. О вокняжении в Киеве Олега в 882 г. здесь сказано так: “И седее Олегь, княжа и царствуя въ Киеве”. Здесь также встречается весьма необычное употребление глагола “царствовати” в значении “прозываться”:”…нача царствовати Русская земля”».
Здесь, конечно же, нужно сделать ряд уточнений. Необыкновенно важно и интересно, что летописцы Галицкой Руси ретроспективно начинают осмысливать Русскую историю как историю становления царства, не просто независимого государства, а именно царства, чей статус равен царству ромеев и царству немцев, то есть Священной Римской империи. И именно в этом разрезе надо понимать и замену летописного «прозываться» на «царствовати». Летописец ведь имел в виду, что со времен похода Руси на Царьград при Аскольде в 860 г. Русь заключила с империей договор как равноправный политический субъект. Для летописца это было актом признания Византией государственности на Руси. Для Галицкого летописца это был акт признания равноправного политического контрагента, который естественным образом должен был, по мысли автора XIII века, обладать достоинством истинного царствия. Так закладывались идеологические основы того мировоззрения, которые уже на землях Суздальской Руси воплотятся в идею Третьего Рима. А.В. Майоров приводит и иные свидетельства использования царского титула в галицкой летописной традиции. «В трех грамотах, составленных от имени Галицкого князя Льва Даниловича (1264 — ок. 1301), оригиналы которых не сохранились, термин “царь” применен к киевскому князю Владимиру Святославичу (980–1015). Мотивируя свое решение о земельных пожалованиях в пользу церкви, князь Лев ссылается на своего далекого предка: “…яко прадедъ нашъ царь великыи Володимиръ придал митрополитомъ”. Упоминание в этих грамотах также митрополита Киприана позволяет предположить, что они были созданы не ранее конца XIV в.».
Однако можно смело утверждать, что в данном случае речь идет о продолжении определенной традиции. Что касается Романа Мстиславича, то его летописцы называли цесарем Русской земли. Такая формула сопоставима только с титулом крестителя Руси князя Владимира, которого русские книжники XIV–XV веков называли «царь русский», «царь Руския земли». Например, в «Задонщине» (по Синодальному списку) великий князь Димитрий Донской поминает своего «прадеда князя Володимера Киевьскаго, царя Русскаго». Важно подчеркнуть и еще один принципиальный момент. «Термин “царь” в практике его применения в Древней Руси никогда не сочетается с определением “самодержец” (“самовластец”), использовавшимся в титулах византийских императоров и московских царей. И снова единственное исключение приходится сделать для Романа Мстиславича: Галицко-Волынская летопись, правда, в разных местах, называет его и царем, и самодержцем».
Царский титул, применявшийся на Руси в отношении князей, едва ли подразумевал под собой весь комплекс атрибутов императорской власти, как это было в отношении Византийской империи. Но в отношении князя Романа мы имеем дело с наметившейся преемственностью по отношению к полному комплексу атрибутов самодержавной власти и их осмысления.
«Царский титул подразумевал особое место древнерусских князей в церковной иерархии, их право влиять на выбор новых епископов, участие в канонизации святых, особую роль в церковном богослужении. В соответствии с усваиваемой на Руси византийской религиозной доктриной, высшее призвание царя — быть в ответе за спасение своих подданных. Резюмируя многочисленные свидетельства о значении, придаваемом в Древней Руси царской власти, В.А. Водов приходит к следующему выводу: природу царской власти, которой периодически наделяются русские князья, следует искать не в области политики, а в религиозной и церковных сферах. Именно по этой причине русские князья продолжают время от времени называться “царями” даже после установления политической власти татарских “царей”: очевидно, что они не могли отречься, оказавшись в подчинении у языческого хана или хана-мусульманина, от духовной ответственности, которая устанавливалась византийской традицией. Важно подчеркнуть, что и с точки зрения этой основополагающей функции царской власти Роман Мстиславич опять-таки представляет скорее исключение в сравнении с другими князьями Древней Руси, наделяемыми царским титулом. В случае с Романом царский титул выступает исключительно в своем светском (имперском) значении: Роман Мстиславич потому был “цесарем”, что, по словам летописца, он не просто княжил в Русской земле, но также был победителем и завоевателем других стран (“иже покори Половецькую земли и воева на иные страны все”). В этом отношении Роман
В XII веке в Смоленске также сложилась традиция наделять местных князей царским титулом. В «Похвале князю Ростиславу Мстиславичу» говорится, что Ростислав за свои добродетели был удостоен от Бога «царствовати в всей Рускои земли». Здесь обращает на себя внимание очень важный момент, связанный с пониманием на Руси того мистического смысла царской власти, который будет столь характерен для эпохи уже Московского царствия. Власть царская имеет своим источником не родовые обычаи, не опирается на юридическое право. Она от Бога! Очень важно и то, что смоленский князь признается государем всея Руси. В упоминаемом нами выше случае с употреблением царского титула по отношению к князю Владимиру Васильковичу заслуживает внимания тот факт, что изменяется не только содержание царского титула, но и его форма. Царский титул племянника Даниила Галицкого утратил свой прежний детерминант, придававший ему общерусское значение — «цесарь в Рускои земли», который мы видели у его деда Романа Мстиславича и у Ростислава Мстиславича Смоленского. И потеря этой детерминанты заслуживает особого нашего внимания.
«Использование в царском титуле Романа Мстиславича детерминанта, связывающего его с Русской землей, — цесарь в Рускои земли, — еще один важный след, который, как нам представляется, указывает на возможный источник заимствования такого титула. В отличие от большинства других случаев применения царского титула в Древней Руси, так или иначе связанных с византийской доктриной о природе верховной власти, титул Романа, на наш взгляд, в большей мере находит соответствия в практике присвоения царского титула правителями славянских государств на Балканах, добившихся независимости от Византии. Так правители Болгарии и Сербии, добившись в конце XII в. фактически полной независимости от Византийской империи, сами приняли царские титулы, которые отличались от универсального титула вселенского императора обязательным прибавлением детерминантов, отражающих национальную принадлежность, — “царь болгар и влахов” и “царь сербов и греков”».
И здесь необходимо подчеркнуть, что эта национализация царского титула открывает новую эпоху самосознания православных народов. Отныне не вселенская империя — нерушимый оплот православия, а таковым становится отдельный народ, представляющий на определенном историческом этапе всю полноту Церкви, являясь одновременно и наследником Византии, и национальным государством, где вселенская полнота становится национальным признаком. Полноты и концептуальной завершенности данная доктрина достигнет в Русском царстве при Василии III.
«Использование в титуле Романа детерминанта, отражающего его национальную принадлежность, нашло отражение не только в русских, но и в иностранных источниках. Весьма показательно, что в западноевропейских государствах галицко-волынский князь воспринимался не в качестве князя какой-либо из русских земель, а как правитель всей Руси, носивший королевский титул. Об этом свидетельствует применение к нему королевского титула с прибавлением детерминантов, указывающих на общерусский характер власти Романа… Применение к Роману Мстиславичу королевского титула в западноевропейских источниках означает, что в Западной Европе, Германии и во Франции, его должны были воспринимать как верховного правителя Руси, стоящего над другими русскими князьями. Назвать Романа царем (императором) было невозможно без соответствующей санкции Рима: в средневековой католической Европе мог существовать только один законный император — правитель Священной Римской империи, воспринимавшийся как преемник западноримских императоров, а также правителей империи Карла Великого. В то же время использование титула король Руси для обозначения наиболее могущественного из русских князей, по-видимому, было допустимо и без специальной санкции».
Похожее положение сложилось на Балканах в XIII — XIV веках. Правители Болгарии и Сербии пользовались царским титулом, не получив на него санкций византийского императора или римского папы. «Еще в VII в. принявший титул “басилевса ромеев” (то есть римлян), византийский император считал себя главой “вечной” и “единственной” Римской империи, и никакого другого императора в мире быть не могло. Императорский титул, который присвоили себе германские короли, рассматривался в Византии с гневом и презрением. Как рассказывает Луитпранд Кремонский, в 968 г., когда в Константинополь прибыли легаты папы Иоанна XIII с письмом к “императору греков” Никифору II Фоке (963–969), в котором папа отзывался об Оттоне I как “об августейшем императоре римлян”, византийцы не могли сдержать своего негодования, назвав папское послание “гнусностью” и “дерзостью”, а упомянутого в нем Оттона — “нищим варваром”».