Александр Невский. Сборник
Шрифт:
— Пока ничего.
— Можно бы было и теперь поклониться посаднику, — продолжал Симский, — уходя на все четыре стороны, да, вишь ты, князь помехой был; нужно было сначала с князем разделаться. Собрал чуть не со всех новгородских концов голытьбу и давай подкупать и спаивать, а мы ничего не знаем и не ведаем. Ударили в колокол, бросились мы туда, а там уж стон стоит; кричат: кланяться князю. Мы и так и сяк, да что ж поделаешь: нас всего горсть, того гляди, спьяну в Волхове перетопят. Вот и мы теперь
Появились первые солнечные лучи, когда гость и хозяин улеглись спать.
II. ПРОШЛОЕ
Спешно вбежала боярыня в свой терем и повалилась на лавку. У неё захватывало дыхание. Едва отдышавшись и чуть успокоившись, она почувствовала непреодолимое желание помолиться пред Пречистой, так кротко, милостиво глядевшей на её. Долго молилась она, горячо молилась, услышав тяжёлые шаги мужа, направлявшегося к ней в опочивальню.
Всеволожский вошёл в терем и при виде молящейся жены остановился у дверей. Лицо его было мрачно, глаза сурово глядели из-под седых, густо нависших бровей. Видно, что что-то тяготило. Он крякнул.
Боярыня медленно поворотила голову, и лицо её исказилось, тоска заблестела в её чёрных глазах. И болью, жгучею болью сжалось её сердце.
Красота боярыни поразила Всеволожского. Он невольно отвёл глаза, перед ним бледнела комета. Ещё суровее сделалось его лицо. «На грех лукавый наводит!» — пронеслось в его голове.
— Ты что же это растрепалась да опростоволосилась? — сердито говорил он. — Что не спишь? Тут знамение Господне, а она полуночничает!
— За грехи, за князя Бог посылает знамение! — резко сказала боярыня.
Этот тон, небывалый, никогда прежде им не слышанный, поразил боярина, он оглядел с ног до головы жену.
— Не твоего бабьего ума это дело, ложись лучше спать, — проговорил он.
Боярыня дрожащими руками начала раздеваться; она чувствовала себя как на пытке.
— Спи одна, я к себе пойду, мне недосуг! — молвил боярин, поворачиваясь к двери.
Боярыня вся вспыхнула, она не ожидала такого конца. Едва успел выйти Всеволожский, как она бросилась к двери и заперла её на задвижку. Благодарными глазами взглянула она на образ.
— Господи, неужели моя грешная молитва услышана!
Весёлая, радостная, бросилась она в постель, но сон бежал от неё. Да и какой сон, когда она в эти минуты чувствовала себя счастливейшей на земле. Ведь с девичества, со дня замужества, не проводила Марфа такой ночи.
И вспоминается ей прошедшая жизнь. Помнит она себя девочкой, сурового, строго отца, добрую, ласковую мать. Помнит она и сад свой роскошный, в котором провела чуть не всё своё детство. Тенистый, хороший сад. Помнит раскидистую,
Помнится ей и случай один. Сидела она под этой яблоней, вдруг на тыну послышался треск, она подняла голову и не без испуга увидела сидящего на тыне кудрявого, краснощёкого мальчишку; в одно мгновение он спрыгнул и был возле неё.
Марфуша от страха просто замерла.
Мальчишка, не обращая на неё ни малейшего внимания, взобрался до первой ветки, потряс — и яблоки градом посыпались на землю. Он соскочил и начал их бесцеремонно подбирать в подол.
— Ты зачем яблоки наши берёшь? — решилась наконец спросить девочка.
— А у нас нетути яблоков, а мне их хочется, каждый день буду сюда за ними ходить!
— А я тятьке скажу! — вздумала пугнуть его Марфуша.
— А это ты видала! — пугнул её в свою очередь мальчишка, показывая ей кулак.
Девочка притихла, глядя, как тот совершенно спокойно взобрался на плетень.
Прошло несколько дней; Марфуша боялась ходить в сад, но как-то они снова столкнулись у той же яблони. Мальчишка проворно собирал плоды, Марфуша боязливо остановилась, тот на неё покосился.
— Говорила про меня тятьке или нет? — подозрительно спросил он её, глядя исподлобья.
— Нет, не говорила, — пролепетала Марфуша.
— Ну, на тебе за это, — сказал тот, подавая ей в подарок её же яблоко. — А тебя как зовут?
— Марфуша! А тебя?
— Меня-то? Меня Мишуткой кличут. Солнцев Мишутка, вот тут рядом живём с тятькой.
С этого дня между ними завязалось знакомство; чуть не целые дни проводили они вместе; но подошла осень, и свидания их прекратились. Вскоре старик Солнцев выехал с сыном из Новгорода во Псков.
Прошли годы. Марфуша сделалась красавицей невестой, на которую не один боярин зарился.
И вот Новгород встрепенулся. Ждали славного, прославившегося своею храбростью и умом князя Александра Ярославовича, призванного к себе на княжение новгородцами.
С раннего утра загудел в соборе Святой Софии колокол; со всех концов потянулись граждане в собор. Шла с отцом и Марфуша; хотелось и ей взглянуть на русское красное солнышко, как все называли Александра Ярославовича.
На амвоне показался владыка в полном облачении, с крестом в руках, окружённый духовенством.
— Идёт, идёт! — пронёсся шёпот.
В собор вошёл князь. Его вид поразил всех, — это действительно был красное солнышко. В блестящих воинских доспехах, с наброшенной на плечах малиновой мантией, высокий, стройный, с рассыпавшимися по плечам тёмными кудрями, небольшой бородкой, он светлым взглядом окинул собор и собравшийся в нём народ и начал проходить к амвону, приветливо раскланиваясь.