Александр Невский. Сборник
Шрифт:
Юноша не знал, что все эти ласковые вельможи потому только благоволили, что к нему милостив князь. Они заискивают, низкопоклонничают перед ним, но в душе ненавидят «мальчишку».
Юноша не знал, наконец, что сам такой добрый дядя завидует ему. Если бы он мог проникнуть в думы дяди, когда тот бродит ночною порой как тень по покоям, одолеваемый бессонницей, то он бы огорчился и испугался.
Ему тогда открылось бы, что первый враг его — дядя.
Епифан Степанович не находил себе покоя с тех пор, как
Его ела зависть.
— И надо мне было его принять к себе да к князю вводить!.. Ведь он оттёр меня, оттёр... Хитрющий мальчишка!
Так рассуждал старик Кореев, забывая, что только случай помог его племяннику выдвинуться.
— И как он ловко меня обошёл! Дяденька да дяденька... А теперь и ступай к нему на поклон. За свою глупость кланяйся безбородому парнишке. Ну, да всё до поры до времени. Княжая-то любовь переменчива. Придёт и моя пора, и он мне поклонится. Хотелось бы мне очень у князя супротив него поработать... Сшибить, значит...
Но планы козней, какие он строил, все выходили неудачными.
Надобно было так устроить, чтобы исподволь и незаметно: чтобы и князю невдомёк, что со зла говорит, да чтобы и племянник не узнал.
Лучшим средством в конце концов ему показалось действовать через других.
Он повёл игру осторожно.
То с тем, то с другим посмеётся над племяшом:
— А пустая ещё у него голова! Какой он княжий советник. Ему бы голубей гонять.
А этот — «тот или другой» — уж в свою очередь постарается разнести:
— Вот что сам дядя родной говорит...
А после, может быть, и до князя дойдёт.
Олег, может быть, только поморщится.
Но ведь поморщится раз, поморщится два, а там и покосей взглянет на Андрея Алексеевича.
Быть может, в княжьей голове даже мелькнёт:
«Ив самом деле, какой он советчик?»
Пускал дядюшка в ход и другое средство.
Нет-нет да кому-нибудь и шепнёт про племяша скверную небылицу и сам же тут прибавит:
— Мне не верится... Да и ведь душа болит: родной племянник, своя кровь. Да как не поверить? Человек сказывал верный.
И пойдёт кружить сплетня.
И вновь поморщится старый Олег.
А юноша в простоте сердечной ничего не подозревал. Продолжал думать, что вокруг него все добрые, славные.
Он не замечал даже того, что князь с ним становится холодней.
Тем тяжелей ему было, когда грянул гром с безоблачного неба.
Конечно, безоблачным оно только ему казалось.
XVI. ВЕРНЫЙ РАБ
1380 года застал Андрея Алексеевича всё там же, в Рязани, и всё в прежнем положении якобы княжьего любимца.
Протёкшие со времени его приезда годы наложили на него свой след: теперь он
Зато и дядя с приспешниками тоже не изменились, они сплели вокруг молодого Кореева целую сеть интриг, которой не замечал только сам Андрей Алексеевич.
Он даже думал, что князь Олег по-прежнему расположен к нему. Правда, старый князь выказывал ему некоторые внешние признаки внимания, но сердцем уже сильно остыл к нему. Подвиг, свершённый Андреем, с течением времени словно потускнел.
«Что ж особенного сделал он? По башке медведя бердышом хватил. Не он бы, так другой кто-нибудь сие свершил бы: нешто дали бы зверю сломать меня?» — думал порой князь. И эти мысли стали приходить к нему всё чаще. Он уже почти жалел, что так приблизил к себе Кореева.
— Человек он московский... Может, тут у меня соглядатничает... Надо бы его на верность попробовать...
Такой случай вскоре неожиданно как для Олега, так для молодого Кореева представился и разом перевернул всё.
Однажды Андрей Алексеевич застал князя чрезвычайно весёлым, смеющимся.
С Олегом сидел Епифан Степанович, находившийся тоже в прекраснейшем расположении духа.
Андрей Алексеевич с некоторым удивлением посмотрел на престарелого князя, которого редко видел не то что смеющимся, а даже улыбающимся. Обыкновенно он бывал серьёзен, почти угрюм.
Заметив взгляд юного Кореева, князь спросил:
— Что смотришь? Что я больно весел? Ещё бы, брат, когда великий князь-то твой московский, умник-то разумник, у нас вот где.
Он указал на сжатый кулак.
— В кулачок зажат! — в тон Олегу сказал старый Кореев.
Молодой человек только пожал плечами в недоумении.
— Не понимаешь? — с усмешкой спросил Олег. — Так я тебе скажу: на Русь идёт хак Мамай с великою силой.
— Боже мой! — воскликнул Андрей Алексеевич.
— Подожди. А с другой стороны идёт Ягайло тоже с силой немалой...
— Мало одной беды.
— Ас третьей — хе-хе! — я на Димитрия свет Иваныча нападу.
Молодой Кореев не верил ушам.
— Ты?!
— Конечно же я. Хватит прикидываться-то мне. Надо правду молвить: московский князь мой ворог старинный. Я смирился, да молчал до поры до времени. Он меня, чай, другом считает. А мне Рязань дороже его дружества. Хан Мамай обещал, как завоюет, всю Русь отдать мне с Ягайлом. Мы поделим... Татары уж у Дона... Ягайло перешёл рубеж... О сём я сам — хе-хе! — известил Димитрия: идёт, дескать, Мамай на тебя и на меня, и Ягайло тоже, но ещё рука наша крепка — справимся! Пусть попробует догадаться, что я ему ворог. До последнего не надобно ему сего знать. Как литовцы подойдут поближе, тогда иной будет сказ.