Александр Невский. Сборник
Шрифт:
Дело в том, что в Киеве находился ранее поставленный митрополит Киприан, которого, однако, Димитрий Иоаннович не хотел признавать общерусским духовным владыкой.
Теперь также поступил с Дионисием и князь киевский:
— У Руси есть уже митрополит — Киприан. Тебе незачем ехать!
Дионисий был взят под стражу и скончался в неволе.
Было позднее утро.
Пахомыч, несколько постаревший, но значительно раздобревший, сидел в барских палатах и, выслушивая доклады ключников,
За несколько лет он совсем вошёл во вкус владения большою вотчиною и чувствовал себя уже не холопом, а настоящим господином.
Тем более что и копеечка про чёрный день была отложена не малая.
Вдруг вбежал холоп, не то растерянный, не то обрадованный, не то испуганный, и крикнул:
— Боярин прибыл.
На мгновение воцарилось молчание.
— Полно врать то. Какой боярин, — проговорил Пахомыч, и в то же время лицо его стало покрываться бледностью.
В сенях послышались шаги, и вошёл Андрей Алексеевич в сопровождении Андрона.
Пахомыч сидел остолбенев. Потом встал, качаясь, и пробормотал:
— С приездом-с!
— Спасибо. А ключником у меня Андрон. Он тебя и усчитает.
Андрон и усчитал так, что долго потом Пахомыч кряхтел: все незаконно нажитые деньги были от него отняты.
Это была единственная «месть», которую себе позволил молодой человек.
На Кучковом поле, где ныне монастырь Сретенский, толпилось неисчислимое множество народа.
Из-за голов видна была большая плаха на высоком лобном месте, в ночь построенном.
— Ведут! — послышался говор.
Вели Некомата и Вельяминова.
Перебегая то в Литву, то на Русь, они нигде не могли найти себе пристанища; наконец они вернулись — больно уж потянуло их в родные места, тут их и накрыли.
Изменникам нет пощады. Решение княжье было — казнь.
Некомат шёл угрюмый. Вошёл на эшафот, молча перекрестился и положил голову под топор.
Вельяминов, ставший красавцем ещё пуще прежнего, сказал:
— Братцы! Много я грешил. Грех до добра не доводит. Вот чего я добился... Живите как Бог велит. Простите, православные!
Поклонился во все стороны, перекрестился и склонил свою прекрасную голову.
Много лет прошло с тех пор. Кто помнит о Митяе, о Некомате и Вельяминове, о князе Михаиле?
Имя Олега если и запомнилось, то память о нём не добрая.
Но кто не знает о Димитрии Донском? Кто не знает святых угодников Алексия и Сергия.
В чём разница первых и вторых? В том, что первые служили только себе и стремились к благам земным, а вторые — служили общему благу и стремились к Богу.
И ещё через много веков не умрёт память о Димитрии Иоанновиче, и всегда будут стекаться толпы богомольцев к святым мощам Алексия и Сергия.
Франтишек Равита
НА
I. ВЕЧЕ
В ту эпоху Киев был уже большим гордом и разделялся на две отдельные части: на Гору, или княжий двор, и Подол, находившийся у подножия Горы. Настоящий город и укрепление составляла Гора, на которой помещались княжьи дворы, дома бояр, церкви и монастыри.
В центре города жил Изяслав на княжьем дворе, называвшемся также Ярославовым. Рядом с ним находились терема Ольги, несколько церквей и обширный двор деместиков, или певцов. На другом конце Горы, называемом Софийским, жили воеводы и бояре.
К концу княжения Ярослава селились на Подоле, где возникло народное самоуправление, ставшее сильной оппозицией княжеской власти. У киевлян там был свой торг и своё вече.
Князья, сидевшие на Горе, косо смотрели на эти собрания, однако народ, находясь вдали от гридней и дружины, чувствовал себя свободнее и охотнее отзывался на вечевой звон.
Вот и сейчас на Подоле было беспокойно, народ волновался и шумел.
Не так давно Изяслав с дружиною вернулся из похода, предпринятого им с помощью Святослава Черниговского и Всеволода Переяславского на половцев. Поход был неудачным. Хотя братья и соединили свои войска, половцы всё равно оказались сильнее и победа осталась за ними. Князьям пришлось спешно возвращаться по домам, под защиту крепких городских стен. Половцы, увидев слабость неприятеля, начали совершать набеги на Переяславское княжество, а затем, переправившись через Неводницкий перевоз, обошли по берегам Лыбеди вокруг Киева и стали грабить и разорять его окрестности.
Внутрь города нельзя было проникнуть, так как длительная осада тоже была невозможна — для этого половцам не хватало сил. Поэтому они нападали на сёла, деревни и на городские предместья, наводя ужас на жителей. В опасности находился и Подол.
Однако Изяслав не делал ничего для обороны города и защиты киевлян: он только сидел в своём дворце и пировал с дружиною.
Это и вызывало неудовольствие киевлян.
— Нам нужен князь не для пиров, — слышались голоса недовольных, — а для защиты.
— Место дружинников не в княжеских палатах, — говорили другие, — а на поле боя.
Вес эти высказывания доходили до слуха Изяслава вызывая у него ярость. Нередко доставалось и воеводе Коснячке, который не боялся говорить князю правду.
Как только в народе началось брожение, Коснячко поехал на княжий двор.
— Скверно, князь, — сказал он, — половцы разоряют нас, а ты держишь у себя дружину, кормишь, поишь её да одеваешь...
— Потому что я со своею дружиною добываю золото, — отвечал подгулявший князь. — Если дружина при мне, значит, и вся сила на моей стороне.