Александр Солоник: киллер мафии
Шрифт:
– Вы спецом из самой Москвы прибыли, чтобы о моих проблемах говорить? – перебил зэк с едва заметной издевкой.
– Не только о них, – обладатель ксивы из алого сафьяна нимало не обиделся, хотя по интонации и понял вызов. – О тебе, о планах твоих… О том, как дальше жить собираешься.
Наверняка в этот момент Саша подумал – такое нехитрое начало беседы, такой простенький с виду вопрос «как дальше жить собираешься?» – все это сильно смахивает на тот, памятный разговор с лагерным авторитетом, «смотрящим» Корзубым. А потому ответ прозвучал
– Как раньше жил, так и буду.
– Ну, как раньше, жить у тебя больше не получится, – гражданин начальник небрежно струсил в пепельницу сигаретный пепел. – Но об этом позже. Давай лучше о тебе поговорим. – Не дождавшись ответа, он продолжил: – Биография самая обыкновенная – точней, ее начало. Замечательный областной центр, золотое детство, пионерские горны, техникум, повестка в военкомат. После дембеля в милицию пошел. И чего ты там забыл?
– Был маленький и глупый. Думал, с преступностью бороться, – признался Саша, соображая, какой же в этом вопросе подвох.
– И что?
– Да сами они беспредельщики. Те же бандиты, только в форме, и ношение оружия у них узаконено, – для человека, попавшего на зону из-за нежелания сучиться, ответ был предельно искренним.
– Вот-вот, – согласился собеседник. – Гниды они. Мусора – одно слово. Та-а-ак. Там, значит, у тебя не заладилось, выгнали, затем вновь взяли, после выгнали окончательно. Накрутили статью по «мохнатке» и – за «решки», за колючки. Ну и что теперь делать собираешься?
– Срок тянуть, – кивнул Солоник, не понимая, к чему вообще разыгрывается этот спектакль.
– А на себе, значит, крест поставил?
– Крест мне на могиле поставят.
– Вот-вот. Недалек тот день… И похоронят тут же, на зоновском кладбище. Как ты знаешь, трупы родственникам не выдаются.
– Спасибо за информацию, – Саша метнул в москвича взгляд, полный откровенной неприязни.
– Рано благодаришь. А я приехал сюда, чтобы дело тебе предложить…
– И какое? – насторожился заключенный, поняв, что беседа подошла к кульминации.
– …и изменить твою жизнь, – закончил гражданин начальник.
– Мою жизнь теперь только Верховный суд может изменить.
– Ну зачем так? Судьба любого человека в его руках. На свободу хочешь?
Зэк вопросительно взглянул на человека, сделавшего ему столь дикое предложение.
– Кто тут не хочет…
– Я тебя спрашиваю – хочешь?
– Ну, хочу. А за что? Не за просто же так!
– Эта догадка делает честь твоему уму. Бесплатно только птички поют. Я тебе дело говорю… А теперь – слушай.
Они говорили долго – точней, говорил в основном приезжий, а зэк слушал, стараясь найти в предложении выгоду – впрочем, она была, несомненно, на поверхности.
Предложение гражданина начальника сводилось к следующему. Он, Александр Солоник, будет топтать «строгую» зону долго, очень долго. Бывший мент, осужденный по паскудной статье, рано или поздно найдет себе смерть: или на «промке» головой кирпич поймает, или
Блатные все равно завалят его: тут, на зоне, есть сотни способов избавиться от человека – медсанчасть по приказу «хозяина» оформит как несчастный случай на производстве. Обеспечить его безопасность органы не могут – не поселишь же в бараке охрану! Надеяться на УДО, условно-досрочное, или амнистию не приходится по понятным причинам. Короче говоря, хреновые дела у осужденного бывшего мента Солоника, и солнце ему не светит.
Гражданин начальник повествовал так, как может говорить лишь человек, уже уверенный в ответе собеседника. Категоричность тона, веские интонации, подкрепленные напряженным прищуром и скупой, но выразительной жестикуляцией.
– Единственное, что тебе может помочь, – побег, – закончил он.
– Отсюда? Со «строгача»? Невозможно, – зэк поджал губы.
– А что – уже думал?
– А кто бы не думал!
Следующий вопрос прозвучал в устах обладателя сафьяновой ксивы столь же неожиданно, сколь и неправдоподобно.
– А если мы тебе поможем?..
Солоник подумал, что он ослышался.
– Поможем, говорю… Я серьезно. Да не смотри ты на меня так!
Мысли Саши работали напряженно – в предложении бежать было столько же плюсов, сколько и минусов. Точней, плюс был только один – та самая желанная свобода, о которой, как поется в известной еще со времен ГУЛАГа песне, «так много говорят в лагерях».
А с другой…
Побег, даже удачный (что маловероятно), неминуемо поставит его в зависимость от «конторы», потому как Солоник окончательно ставит себя вне закона. И неизвестно, какую роль уготовят ему после побега. Известно одно: он становится невольной марионеткой в руках структуры, которая при малейшем проколе от него откажется.
– Даю тебе ровно сутки на размышление, – москвич говорил веско, словно вбивал в сырую доску толстые гвозди. – Только размышлять тебе нечего. Это – твой единственный шанс, подарок судьбы. Другого не будет. Свобода плюс удовлетворение твоих амбиций.
– Я не могу ответить сразу, мне надо все взвесить. Я подумаю, – дрожащим от напряжения голосом произнес осужденный.
– Думай, думай… Ну все. О нашем разговоре, естественно, никто знать не должен, прежде всего из администрации. Запомни то, что они уже знают: я – следователь военной прокуратуры, занимаюсь делом твоего армейского командира. Протоколы уже составлены… На, подпиши, что отказываешься давать показания, – он пододвинул бланк. – Ну, до завтра, осужденный Солоник. На размышления у тебя ровно сутки, – гражданин начальник взглянул на часы. – Время пошло…