Александр. Том 2
Шрифт:
— Двор Чудес, мать вашу! — я отошёл к окну. Прав Архаров, ой как прав! Но делать-то что-то надо. — Я подумаю над тем, как всё разрешить. Но и ты подумай, Николай Петрович. А как подумаешь, так и поговорим.
— Ваше величество, полдень. Приглашать Николая Михайловича? — я вздрогнул и обернулся, посмотрев на Скворцова. Надо же, это как нужно было задуматься, что счёт времени потерять?
— Зови, — ответил я Илье, который уже был почти готов занять место моего личного секретаря. Полагаю, как только вернёмся в Петербург, сразу же проведём ротацию. — Да,
— Слушаюсь, ваше величество, — Илья коротко поклонился.
— Илья, когда назначена встреча с этим очень деятельным Комаровским?
— Евграф Федотович приедет в Коломенское завтра в десять часов утра, ваше величество, — ответил Скворцов и вышел из кабинета.
Я не успел отойти от окна, как дверь снова открылась и вошёл Карамзин. Когда я учился в школе, то в кабинете литературы висел в том числе и его портрет, а я, как многие мои однокашники, просто ненавидел «Бедную Лизу». И вот передо мной стоит человек эту самую «Лизу» написавший.
Почему-то я думал, что он другой. Даже не знаю, одухотворённый, мечтательный, что ли. Но ещё довольно молодой человек смотрел на меня прямо. У него было тонкое строгое лицо и прямой взгляд. Глядя на него, я невольно вспоминал стихи, которые прочитал Елизавете. Ну не вязались у меня пропитанные насквозь возвышенным романтизмом строки с этим мужчиной, обладающим, судя по его виду, всеми качествами самого строгого учителя. Так и виделась у него в руке длинная линейка, которой он мог и шибануть по пальцам особо нерадивым ученикам. Ну это время такое. Здесь искренне верят, что подростковая дурь через задницу вышибается.
— Ваше величество, — он первым прервал воцарившееся молчание.
— Да, — я тряхнул головой, словно стряхивая наваждение. У меня была вполне определённая цель, с которой я его пригласил, и вполне определённые вопросы, но вместо того, чтобы начать беседу, ради которой всё затевалось, я спросил: — Почему вы её написали, Николай Михайлович? Зачем вы написали «Бедную Лизу»?
— Что? — строгое и немного чопорное выражение мгновенно слетело с его лица. — Ваше величество, я не понимаю.
— Зачем вы написали «Бедную Лизу» и другие столь же печальные вещи? — терпеливо повторил я свой вопрос. — Кроме того, чтобы заставить дам рыдать над судьбой бедняжки, которую соблазнил, обесчестил и бросил этот негодяй Эраст?
— Вы читали «Бедную Лизу», ваше величество? — он так уставился на меня, что я даже нахмурился.
— Представьте себе.
— Но она написана на русском языке… — добавил Карамзин, словно это объясняло его недоумение.
— Я заметил, Николай Михайлович, — довольно ядовито ответив, я задал встречный вопрос. — Так зачем вы её написали? При царящих ныне нравах не думаю, что несчастливая судьба девушки на кого-то сильно повлияла. Да и вообще, тема смерти… У вас с ней какие-то проблемы?
— Нет, — он внезапно успокоился. — Вы упомянули о царящих при дворе, да и не только при дворе, нравах. Они же почему-то утверждают, что романтизм и сентиментализм невозможно передать русским языком. Что только языком галлов можно
— Николай Михайлович, вы ещё и учитель словесности вдобавок к другим своим заслугам? — я сцепил руки за спиной.
— Нет, — он покачал головой, настороженно глядя на меня. — Я прежде всего журналист и редактор. Писатель, да, не без этого. Но кто из нас не пытался брать в руки перо и выдавливать из себя вирши?
— И это возвращает нас к тому вопросу, ради которого я вас вызвал. Так и не получив ответ на вопрос, на хрена Карамзин всё-таки написал про Лизу, я сосредоточился на насущных проблемах: — Вы знаете, что скоро будет коронация?
— Об этом радостном событие знают все, ваше величество, — ответил Карамзин.
— Но не все могут на нём присутствовать, — мы стояли друг напротив друга, и вот именно сейчас наши взгляды встретились. — А это значит, что данное событие следует как следует осветить в газете.
— Вы хотите, ваше величество, чтобы я писал о коронации? — осторожно спросил Карамзин.
— Да, — ответил я и, помолчав, добавил. — И чтобы вы писали именно в том своём лёгком стиле, а самое главное, на русском языке. Чтобы любая крестьянка, которой прочитали бы статью, смогла понять, о чём в ней говорится. Кстати, а вы вообще в курсе, как выглядят крестьянки, и чем они занимаются?
— Эм-м… — Карамзин нахмурился. — А почему вы спрашиваете?
— Потому что ваша Лиза кто угодно, но только не крестьянка. Это так, к слову, не берите в голову. В описании коронации вы должны быть именно журналистом, а не писателем-сентименталистом. А это значит, что должны выйти несколько статей. Основная — в меру сухая, в которой будут изложены просто факты и парочка фривольных для поднятия настроения и привлечения интереса. Что-то вроде: «Эраст Н. перебрал вина во время коронации её величества и принялся бесстыдно домогаться молоденькой горничной, расставлявшей цветы».
— Ваше величество, — Карамзин уставился на меня. — Но ведь так нельзя…
— Можно. И нужно. Людей всегда, во все времена привлекали только четыре вещи: пикантная пошлость, политика, деньги, и пороки, из которых могут вытекать преступления. Если бы ваша Лиза выжила и вышла замуж за генерала в отставке, а потом на балу отказала Эрасту даже в танце, её бы всё равно покупали и, может быть, даже охотнее. Главное — это правильно расставить приоритеты.
— Я понял, — Карамзин нахмурился, что-то просчитывая про себя. — Какой газете вы поручите «правильное» освещение коронации.