Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка
Шрифт:
Среди пассажиров многие были из России, в основном эмигранты из черты осёдлости. Но Александру не тянуло знакомиться с ними. Судьбы их всех были похожи, найти с ними общий язык ей было трудно, а главное — не было времени на пустые разговоры, надо было успеть закончить перевод брошюры: поговаривали, что не сегодня-завтра непременно качнёт.
На палубе у Александры была облюбованная ею скамейка. В закутке за капитанской рубкой можно было спрятаться от ветра и спокойно смотреть на пенящийся океан.
На этот раз её скамейка была занята. Три молодых американца, развалясь, сидели на ней, о чём-то оживлённо споря. Двоим из них было лет по двадцать.
Александра присела на краешек скамейки. Американцы продолжали свой бурный спор, не обращая на неё внимания. Речь шла о России. Из разговора она поняла, что оба двадцатилетних проработали год в петроградском отделении какого-то американского банка. Один из них — рыхлый брюнет с пухлыми губами — всё время молчал. Говорил только прилизанный блондин. «Россия — дикая, отсталая страна», — то и дело повторял он. Третий американец не соглашался с ним. Он был лет на семь старше их, коренастый, с добрым открытым лицом.
— В Петрограде вам было скучно? — восклицал он, размахивая руками, —Да на Невском даже после полуночи веселее и интереснее, чем на Пятой авеню вечером. По «солнечной стороне» толпы гуляющих, рестораны и кафе переполнены.
— Кроме слабого чая, там ничего не выпьешь, — пробубнил блондин.
— Но ведь страна воюет! Да русским и не нужно крепких напитков, они пьянеют от своих идей. С друзьями я как-то зашёл на Невском в кафе «Paris» в Пассаже. Было два часа ночи. Люди кричали, пели, стучали по столам, на которых стояли только стаканы с чаем или с лимонадом. Русские хмелеют от своих разговоров, глаза их сверкают, они возбуждаются от страсти саморазоблачения. Любой диалог кажется почерпнутым со страниц Достоевского.
— Я Достоевского не читал, — высокомерно произнёс блондинчик, — и грязному петроградскому кафе «Paris» я предпочитаю красивые парижские кафе.
— Ну так и поехали бы в Париж! Или ещё лучше — сидели бы в Бруклине. Там тоже всё красиво и все одеты по моде.
— Стивен, идём, — бросил блондин, вставая.
Брюнет смущённо развёл руками и нехотя поднялся.
— Оболтусы! — в сердцах воскликнул американец, оборачиваясь к Александре.
— Я вижу, вы влюблены в Россию, — улыбнувшись, сказала она.
— Я этого не скрываю.
— Вы бизнесмен?
— Репортёр. Позвольте представиться. — Незнакомец привстал, снимая шляпу. — Джон Рид, американский журналист.
— Очень приятно. Александра Коллонтай. Русская писательница.
— О, так мы с вами почти коллеги. Вы пишете романы?
— Я пишу статьи и брошюры на различные общественные темы, в том числе о женском вопросе.
— Мне кажется, что в России женщины уже добились эмансипации.
— Интересная точка зрения. — Александра вскинула брови.
— Я не шучу. В том же самом кафе «Paris», о котором я только что говорил, было много девушек. Они активно участвовали в спорах, подсаживались то к одному столику, то к другому. Они чувствовали себя совершенно раскованно. Картина немыслимая для других стран. На Западе себя так ведут только проститутки. Но они не были проститутками.
— Я понимаю, что вы имеете в виду, но это только слабые ростки нового.
— Вообще я в восторге от русских женщин. По их одежде сразу же можно определить их взгляды. Те, кто сочувствует социал-демократам, подчёркивают своё пре-, зрение к моде. Если же женщина
— О да. Тут я с вами согласна, хотя и из этого правила существуют исключения, — улыбнулась Александра. — Сколько времени вы провели в России?
— Это не была поездка только по России. Я провёл семь месяцев на Восточном фронте.
— Каковы же ваши впечатления о войне?
— Горы разлагающихся тел, вот что такое война, мадам. Простите, что я рассказываю вам о таких вещах. Самое страшное, что я видел на Восточном фронте, — это два трупа, сцепившихся в смертельной схватке. Фактически это уже были два скелета, одетые в полуистлевшую русскую и австрийскую форму. Ноги их были переплетены, а руками они всё ещё продолжали душить друг друга... К сожалению, публика в России всё ещё ослеплена националистическим угаром. Из всех русских партий против войны выступает только левая фракция cоциaл-демократов, именующих себя большевиками. И должен сказать, что я им сочувствую.
— Правда? Что ж, мне приятно это слышать. Я тоже на стороне большевиков.
— Серьёзно? Я везу с собой их пропагандистскую литературу. Помогите мне перевести содержание нескольких брошюр и листовок!
— К сожалению, у меня не будет времени. Я сейчас занята переводом одной большой статьи.
— Ну хотя бы вкратце, хотя бы только названия!
— Ну хорошо, идёмте!
Войдя в каюту первого класса, Александра позавидовала её комфорту: стенные шкафы и двухъярусная кровать обшиты красным деревом, на стенах бронзовые светильники, на полу мягкий красный ковёр. Но самое главное — возле иллюминатора столик с настольной лампой. В таких условиях она бы за несколько дней перевела ленинскую работу.
Порывшись в одном из чемоданов, Рид достал потёртую книжицу и протянул её Александре:
— Вы не знаете, кто это написал? Брошюра пользуется огромной популярностью на фронте.
— Конечно, знаю, — улыбнулась Александра. — Брошюра называется «Кому нужна война?», и написала её я. Слава Богу, переводить её мне не придётся. В моей каюте есть несколько экземпляров английского издания.
— Невероятно! — воскликнул Рид, хватаясь за голову. — Россия всё-таки особая страна. Элегантные дамы пишут брошюры, популярные среди полуграмотных солдат; офицеры, приехавшие в отпуск в столицу, вечером идут смотреть последнюю пьесу Шницлера; изысканные поэты собирают многотысячную аудиторию! В стране с самой отсталой экономикой идеи — самые передовые, искусство — самое смелое, еда — самая вкусная, а люди — самые интересные на свете. Они поступают так, как им нравится, говорят то, что хотят сказать. Они не имеют понятия, когда принято ложиться спать, вставать или обедать. У русских не существует общепринятых способов убийства или занятия любовью...
Не успев закончить фразы, Рид навалился на Александру. Теряя равновесие, она обхватила его руками, и их тела по накренившемуся полу сползли к стенке каюты. Они попытались было подняться, но пол опять опрокинулся, и они кубарем покатились в другую сторону.
Начался сильный шторм.
Качка продолжалась три дня. Всё это время Александра пролежала в своей каюте, чувствуя головокружение и тошноту. С Джоном она вновь увиделась только когда «Бергенсфиорд» входил в нью-йоркскую гавань, медленно и осторожно прокладывая себе путь среди деловито снующих судов всех стран мира.