Александра
Шрифт:
«Я полагаю, что вопрос о пребывании царя и царицы в России, равно как и его кузенов Георгия и Михаила, должен быть пересмотрен. Для короля слишком трудно было бы принять на себя критику или даже негативную позицию общественного мнения».
Двадцать четыре часа спустя Стафордем направляет непосредственно министру иностранных дел Бальфуру следующее предупреждение:
«Озабоченность короля этим вопросом растет с каждым днем (…) Его Величество получает письма от всех слоев населения (…) и члены лейбористской [рабочей] партии решительно возражают (…) Так как общественное мнение исходит из того, что царская семья приезжает сюда по инициативе короля, Его Величество предстал бы в неблагоприятном свете (…) Поэтому король изволит просить Вас, чтобы после консультаций с премьер-министром
Еще в тот же вечер король велит своему секретарю написать Бальфуру:
«Я должен Вас просить доложить премьер-министру, что согласно сообщениям в прессе переезд бывшего императора и бывшей императрицы в нашу страну (…), несомненно, скомпрометировал бы короля и королеву (…) Бьюкенена необходимо инструктировать, что [русский министр иностранных дел] Милюков, ввиду раздающихся здесь голосов против, должен нам позволить отозвать наше первоначальное согласие…»
Телеграмма от 13 апреля 1917 г. Бьюкенену в Петроград заканчивает обсуждение раз и навсегда. В своем ответе на нее Бьюкенен соглашается с мнением своего начальства не проводить эту акцию как инициативу британского правительства, позитивно относящегося к эмиграции царской семьи в Англию, без согласия короля, так как иначе это могло бы омрачить отношения с новыми властями России (где в правительстве уже доминируют Советы)…
В написанных позднее мемуарах английский дипломат не упоминает об этом деле, чтобы не скомпрометировать свое правительство ввиду той участи, которую уготовили царской семье именно те власти, с которыми британское правительство не хотело испортить отношения. Все же дочь Бьюкенена, Мериел, находившаяся в то время в Петрограде и знавшая о переписке между Англией и Россией, рассказала о нем впоследствии, и содержание сохранившейся корреспонденции документально подтверждает ее свидетельства.
Через своего посла в Париже британское правительство еще попытается поднять вопрос о приеме царской семьи союзной России Францией.
«Король в особенности опасается последствий приглашения жены царя, так как возлагает на нее главную ответственность за современные волнения в России», — объясняет друг Георга барон Хардинг министру иностранных дел, который теперь дает инструкции своему послу во Франции о соответствующем демарше. Однако реакция британского посла в Париже лорда Бертье, перед тем как начать прорабатывать вопрос о приемке царской семьи с французским правительством или вместо этого, убийственная. Не пошевелив и пальцем, Бертье отписывает в Лондон:
«Я не думаю, что бывшего императора и его семью рады были бы видеть во Франции. Императрица — не только бош [99] по рождению, но и в мыслях. Она сделала все возможное, чтобы достичь понимания с Германией. Ее считают преступницей или преступно душевнобольной, а бывшего императора преступником за его слабость и подчинение диктату императрицы…»
Больше попыток найти место ссылки для царской семьи не предпринимается. Ее судьба предоставлена новым властям. За то время, что шла переписка, во Временном правительстве возобладало радикальное крыло, представители которого и не думают «выпускать из рук» царскую семью. Таким образом, момент для их спасения окончательно упущен.
99
Презрительная кличка немцев, вошедшая в употребление во время германо-французской войны.
Пока идут переговоры по дипломатическим каналам, ни о чем не подозревающая царская семья готовится для выезда в Англию. «Упаковывалась в Англию», — записывает Александра, а Николай замечает в своем дневнике: «Привел в порядок все, что хочу взять с собой в Англию…»
В июле 1917 г. становится ясно, что это несбыточно. Является Керенский и требует, чтобы семья упаковалась и «взяла с собой теплые вещи». Куда должны ехать, он не разглашает, но намек более чем прозрачен. То ли решение в пользу Сибири — до этого традиционного места ссылки неприятных царскому режиму оппозиционеров — принято им, чтобы удовлетворить Петроградский совет, то ли этот район он действительно считал «сравнительно безопасным от эксцессов в отношении бывших представителей монархии» (как он оправдывается в своих воспоминаниях), остается невыясненным.
Комендант дворца Кобылинский сообщил домашнему учителю Жильяру державшуюся в тайне цель: Тобольск в Сибири. Так что Александра осведомлена. Непосредственно перед выездом она направляет Анне Вырубовой следующие строчки:
«Нам не говорят, куда мы поедем и насколько (мы должны узнать это только в поезде), но я думаю туда, где ты недавно была [100] — похоже, наш друг [Распутин] зовет нас туда (…) Какая мука уезжать отсюда, все упаковано, пусты комнаты, которые двадцать три года были родным домом…»
100
После освобождения из тюрьмы Вырубова ездила в Тобольск
Вечером перед отъездом супруги, взявшись за руки, обходят — мимо зачехленной мебели и ящиков — еще раз все комнаты, в которых столько прожили вместе. Голые стены навевают на Александру воспоминания о том, как, приехав сюда молодой женщиной, она стала здесь матерью, о буднях и праздниках царицы…
Поздно вечером неожиданно приезжает великий князь Михаил Александрович. Более месяца царской семье не разрешалось принимать гостей, даже родственников. Нельзя было даже получать от них письма. Керенскому ясно, что великий князь больше никогда не увидит бывшего царя, и он позволяет Николаю с ним проститься. Однако не наедине. Керенский усаживается в углу и демонстративно настораживает уши. Со слезами братья бросаются друг другу в объятья. Ни слова об отречении, ни упрека Михаилу за отказ от короны. Александре Керенский отказывает в свидании с великим князем.