Александровскiе кадеты. Смута
Шрифт:
Ирина Ивановна с Матреной меж тем всерьёз взялись за их обучение. Матрена растолковывала, что и где берут, где что продается, какие есть магазины и лавки, по каким улицам Гатчино можно ходить, а куда соваться не следует; Ирина Ивановна втолковывала основы старой грамматики, учила молитвы (особенно с Юлькой, Игорь, как оказалось, их и так знал почти все основные).
Днем, пока шли занятия в корпусе (впрочем, подходившие к концу — близились годовые контрольные и экзамены, или «испытания», как говорили тут) Юлька и Игорь предоставлены были попечению Матрены. Матрена, с одной стороны, и впрямь знала всё про Гатчино, чего не знали наверняка и в полицейском
Подполковник Константин Сергеевич Аристов и в самом деле очень быстро добыл ребятам необходимые бумаги — выписки из метрических книг, согласно которым были Игорь с Юлькой родом из никому не ведомого города Зарасайска, затерянного где-то меж Волгой и Уралом, родителей лишились в раннем возрасте, а теперь скончалась и их опекунша; Ирина Ивановна Шульц по этим документам выходила им четвероюродной тёткой.
Юлька просто поражалась, насколько всё это казалось просто и даже наивно. Выписки, невесть кем сделанные, каким-то мелким чиновников заверенные, с мутноватой печатью — а тут это настоящий, полноценный документ!
— Ай да Константин Сергеевич, — одобряла меж тем Ирина Ивановна. — И пожар не забыл вписать, уничтоживший все оригинальные метрики!.. Конечно, если расследовать всё это по-настоящему, докопаются, но, пока станут запросы слать да ответов дожидаться — до Второго пришествия провозятся.
— Так что ж нам, учиться теперь, что ли? — несколько уныло осведомился Игорёк. — Я-то как писать по-старому немного знаю… а вот Юлька совсем нет!
— А вот и нет! — возмутилась Юлька. — Ирина Ивановна очень хорошо учит!
И впрямь, выучив несложный мнемонический стишок про бедного и бледного беса, Юлька уже лихо расставляла яти на положенные им места.
Петя Ниткин, уходя, оставил в передней на видном месте аккуратно свернутые и перевязанные бумажные деньги, стопку серебряных монет, с запиской — «у меня и так всё есть, а вам нужно!» и наотрез отказался брать что-то обратно.
В Гатчине Юлька была только один раз и ничего интересного, с её точки зрения, там не оказалось. Дворец занимал какой-то институт, парк был совсем диким и заросшим. На улицах тянулись обычные пятиэтажки, правда, в центре тогда сохранялось немало старых домов, но выглядели они так себе — обветшавшие, неухоженные, большей частью превращённые в такие же коммуналки, где жили и они с мамой. Эта же Гатчино, с окончанием на «о», не на «а», оставляло совсем иное впечатление. Центральные улицы асфальтированы, дома нарядны, свежеокрашенные, деревянное кружево наличников новенькое и строгие дворники в серых фартуках подметают тротуары. Кое-какие дома Юлька даже узнала. Правда, выглядели они сейчас куда лучше.
Разумеется, на окраинах всё обстояло совсем не так красиво, но и тамошник домики, небольшие, скромные, содержались в порядке.
Всё было непривычно — обилие едальных заведений, зазывалы перед лавками, казавшиеся Юльке смешными вывески навроде «Нов?йшіе граммофоны. Гарфункель и Сыновья». Зато мороженое тут окзалось превосходным, а разнообразие просто поражало. У Юльки, привыкшей к ассортименту навроде «стаканчик сливочный, 19 коп» да «крем-брюле, 15 коп», ну и если очень повезёт, батончик в шоколаде с орехами аж за 28 копеек, просто глаза разбегались от разнообразия ванильных, фисташковых, ореховых, мятных, лимонных, апельсиновых, ананасовых и прочих сортов. И было оно куда нежнее, воздушнее привычного.
А вот рынок почти не изменился.
Сперва Ирина Ивановна их не отпускала одних — поручила Матрене надзор. Матрена подошла к делу со свойственной ей основательностью (как, собственно, Юлька и оказалась на рынке), и страшно удивилась, когда Юлька вызвалась ей помочь на кухне.
— А вы, барышня, и не белоручка совсем! — одобряла Матрена, видя, как Юлька ловко орудует большой сечкой, шинкуя капусту в деревянной миске.
— У мамы дома такая же была, — не задумываясь, ответила Юлька чистую правду.
У Матрены вдруг жалостливо изломились брови, она осторожно погладила Юльку по голове.
— Эх, бедная барышня… Каково-то остаться без родимой матушки в такие-то годы… моя вот родительница, слава Богу, жива и в добром здравии. Как домой ни приеду с гостинцами, так непременно за хворостину хватается, всё-то у неё я недостаточно хороша, — Матрена улыбнулась.
Юлька невольно прыснула, представив себе суровую Матрену, умевшую построить даже свою хозяйку, убегавшей от ещё более суровой матери.
— Вот, верно, не грусти, — истолковала всё по-своему Матрена. — У Господа все живы, а уж Ирина Ивановна о вас с братцем позаботится. Она у меня такая, уж коль за что возьмётся — непременно своего добьётся. И Костянтин Сергеич… очень хороший он барин, очень! Только нерешителен уж слишком. С япошками не тушевался, а тут… Ходит всё кругом да около да вздыхает. Вот уж коль и по осени ничего сделает — вот те крест, сама его ухватом погоню!
— Куда же?! — испугалась Юлька. — Ухватом?!
— А чем же ещё? Сколько ж барышне моей Ирине Ивановне голову-то крутить можно?! Давно уж сватов засылать пора, честным пирком да за свадебку! — разошлась Матрена. — Матреша не досмотрит — так ничего тут и не получится! — закончила она торжественно. — Ну, справилась, милая? Давай, вали сюда, славный пирог будет. Капуста-то, эвон, всю зиму у купца Картаполова лежала, а словно вчера срезана. Всегда только у него беру, лучший товар!..
Игорёк тоже не терял время даром — штудировал гимназические учебники, изучал схемы Петербурга, и Юлька сильно подозревала, что планирует он сейчас свой «индивидуальный террор». От этих мыслей становилось жутко, холодела спина, и Юлька со всех ног бежала помогать Матрене — на кухне работы всегда хватало.
С Петей и Федором видеться удавалось редко — май истаивал, у кадет начались годовые испытания.
Но прежде, чем испытания эти вошли в полную силу, Федор с Петей примчались вечером к Ирине Ивановне.
…После появления Юльки и Игорька Феде Солонову едва удавалось удерживаться на хороших оценках. В голове постоянно вертелись те самые слова Игоря насчёт террора, и от этих мыслей холодело в животе. Однако он был прав, этот мальчишка из будущего, холодного и жестокого. И Федору ничего не оставалось, как вплотную взяться за Веру.
За прошедшее со времени ареста Йоськи Бешеного и Валериана Корабельникова время верхушка партии, пребывавшая в столице, по словам сестры, несколько опомнилась, пришла в себя. Первый шок и страх прошли, распозшиеся кто куда активисты вновь пробирались обратно в Петербург — «разворачивать революционную работу». Вере, остававшейся «вне подозрений», с конца весны стали поручать задания, сперва небольшие — доставить литературу, встретить и проводить на конспиративную квартиру нужного человека, съездить в Финляндию, провезти «груз», осуществить закупку одного, другого, третьего…